1980 - 1985 Потсдам Сразу после пересечения польско-немецкой границы, поезд остановился на станции Франкфурт на Одере. Таких офицеров, вновь прибывших как я, собрали на перроне и повезли на пересыльный пункт для получения назначения. Спустя несколько часов, я уже получил предписание, проездные документы и аванс в размере 180 немецких марок. Итак, согласно полученного предписания, мне необходимо было убыть в г. Карлмарксштадт (ныне переименован в Хемниц) в 288 тяжелогаубичную артиллерийскую Варшавскую Краснознамённую ордена Кутузова бригаду, входящую в 34 артиллерийскую дивизию группового подчинения. Но, сначала мне надо было заехать в штаб данной дивизии в г. Потсдам. Попутчиков было трое. По прибытии на станцию Потсдам, мы позвонили в военную комендатуру, и через несколько часов, в кузове машины ГАЗ-66 нас доставили в штаб дивизии. Сразу повели кормить в офицерскую столовую. И это было кстати – мы все проголодались. Заходим. В большом фойе столовой, на стенах висят две большие картины – «Утро в сосновом лесу» Шишкина и натюрморт («куча еды на столе»). Так вот, под картиной с ползающими мишками на поломанном дереве, аккуратная табличка в «золоте» - новое артиллерийское название картины «Ошибка в 5-00» (то бишь, артиллерийский снаряд по ошибке залетел в чащу леса, и медведи радуются смене обстановки). А под натюрмортом – такая же табличка – «Утро в Брестской таможне» (на границе в Бресте, пограничники имели привычку всё съестное забирать). Начальник отдела кадров дивизии посмотрев мои документы, о чём-то задумался. Потом говорит, что пойдём на беседу к заместителю командира дивизии подполковнику Иванову (встретились с ним потом в Приморском крае, он уже был начальником РВиА нашей 15 армии). Иванов после просмотра моих документов, короткой беседы, и в связи с окончанием мною единственного в Союзе самоходного артиллерийского училища в г. Сумы - предложил-приказал остаться для прохождения службы здесь в Потсдаме, - в 286 гвардейской гаубичной самоходно-артиллерийской Пражской Краснознамённой орденов Кутузова и Б.Хмельницкого бригаде. Получив у начальника отдела кадров новое предписание, я пешочком пошёл в будущую родную бригаду. Идти было метров 300 вдоль автотрассы. Когда я пересёк КПП бригады, мне показалось что я попал снова в Сумское училище – везде были «родные сумские рожи». Меня сразу окружили и начались расспросы, - что и откуда я. Завели меня в штаб бригады, где я быстро попал на беседу к комбригу подполковнику Клюеву. Он мне понравился сразу – спокойный и уравновешенный. Он приказал принимать в командование историческую 2-ю Петроградскую батарею – образованную в своё время, по личному указанию «дедушки» Ленина, ещё в декабре 1918 года (вот с этой батареи потом образовалась и бригада). Кстати, каждому, кто служил в этой батарее, вручался нагрудный знак «Петроградец». Командиром 1-го дивизиона оказался небольшого росточка (видать вредный) капитан Штеменко. После короткого знакомства с ним, меня повели в родную батарею, которая располагалась здесь же на 2-м этаже. Весь офицерский состав был старше меня, а старшина батареи – узбек прапорщик Шарипов Бабаназар Шарипович. В понедельник на бригадном разводе, мне вручили нагрудный знак «Гвардия» (на кителе ношу до сих пор) и началась моя служба. Теперь, меня называли не «товарищ лейтенант», а «гвардии товарищ лейтенант»! Как я говорил, моя казарма размещалась на втором этаже трёхэтажного здания. Таких зданий в бригаде было шесть. В них и размещались, вместе со штабом, все подразделения бригады. Здания были все крепкие, постройки конца 19-го - начала 20-го века, - из красного кирпича с высокими крутыми крышами. По периметру зданий, на стенах под крышей, красовались вылепленные из цемента, круглые картинки из жизни армии Германии тех времён, - сцены боёв и учёбы. В соседней бригаде, прямо перед КПП, на углу казармы, на высоте третьего этажа, красовался огромный орёл с фашистской свастикой. Изготовлен был он из железобетона, и максимум, что наши могли сделать, - это замазать свастику цементом. А гордая птица, с «высоты» 30-х-40-х годов 20-го столетия, по-прежнему, с «удивлением» наблюдала за советскими воинами. Внутри казармы, в коридорах, прямо в боковых стенах, были ниши для хранения винтовок. А на полу лежал белый рифленый кафель. И годов ему было ой-ей-ей! Наряд по батарее, каждую ночь, драил его с мылом. А на утро он выглядел так, что как будто вчера его положили строители. Штаб дивизиона размещался у меня на этаже. Так, что мне «расслабляться» не приходилось. Замполита батареи по штату не было, поэтому надо было самому заниматься этими вопросами. В то время, стенной печати, уделялось большое внимание, и как только наступала суббота, все редакторы боевых листков собирались у меня в кабинете и под моим руководством, красочно их и изготавливали. Раз в месяц, наступала очередь такой же работы, над батарейной стенгазетой. Это было мне не «в напряг», - даже интересно. Замполит дивизиона, капитан Кириченко, в этом вопросе, всегда ставил меня в пример другим комбатам. Командир дивизиона капитан Штеменко, как правило, после обеда, выдёргивал нас, комбатов себе в кабинет, для занятий по стрельбе и управлению огнём. К немалому своему удивлению, несколько раз подряд, я получил двойки. И на зачётной стрельбе в конце месяца на винтовочном артиллерийском полигоне – тоже. Вот это номер! Отдав бутылку пива за зачётную двойку (такой был метод у Штеменко), я засел в кабинете за правила стрельбы и метео и баллистическую подготовку. И через две-три недели появились тройки, а затем и более высокие оценки. С тех пор, я таких проколов не допускал. И, где бы, не служил далее, - почти всегда на конкурсах занимал призовые места. Ирина была в Союзе (запрос на визу отправил сразу), и кушать я ходил в офицерскую столовую. На Родине, можно сказать, что тараканов я и не видел вообще. Но в Германии, их было столько, что ужас. Квартиру я занял своего предшественника, и когда зашёл туда, то подумал, что у меня голова кружится, - пол шевелился. Оказалось, что это тараканы маршировали из ванны на кухню (очевидно с водопоя, или лапы перед обедом мыли…). Дома были современные, немецкой постройки. И те «евроокна», о которых сейчас в России кричат на каждом углу, уже в то время, стояли в окне каждого немецкого дома. А конструкция домов - была на радость тараканам. В ванной комнате и на кухне, в стенах находились вертикальные ниши со всеми трубами и электрикой (щиты с реле, т.к. на выключателях освещения, подавалось безопасное напряжение в 12 вольт), которые и «пронизывали» все пять этажей. И вот, по этим нишам, дивизии тараканов курсировали куда хотели. А немецкий «дихлофос» под названием «Тип-фикс», - мог травить только несуществующих в природе насекомых. Этим, кстати пользовались наши проныры-прапора, которые везли из Союза немцам на продажу горы родного дихлофоса. От него дохло всё! Немцы его называли, не иначе, как «мушка бай-бай» (то бишь, - мухи валятся замертво). Так вот, в офицерской столовой, этих тараканов было не с дивизию, - а не менее армии. Самому без жены приходилось голодновато, и когда в столовой в гречневой каше, в очередной раз попадался таракан, - его быстро бросали под стол и продолжали кушать. Как я уже говорил, сумчан здесь было много, и в первый же день, я встретился с Вовкой Башкирцевым, - моим «однокашником» по училищу. Прослужили мы вместе недолго. Осенью, я был старшим свидетелем на его свадьбе. И ещё, спустя месяца полтора, он, с новоиспечённой женой, уехал в Союз к новому месту службы. Больше, о нём я ничего не слышал. Родное вооружение Техника в батарее оказалась самой старой в бригаде – 152 мм самоходно-артиллерийские орудия 2С3 первой модификации 1973 г. выпуска (с электрической боеукладкой, как в танках). Всё бы ничего, но эти электрические боеукладки много крови попортили мне на боевых стрельбах – во время подачи снарядов, они постоянно заклинивали. Да ещё полный износ гусеничных лент и накладок на тормозных лентах на 2-х командирских машинах МТЛБу. В остальных же батареях, были более новые и усовершенствованные – 2С3М. Износ гусениц на командирских МТЛБу был выше предельного. При норме 122 трака в новой ленте, и 112 во время максимальной эксплуатации в каждой гусенице, у меня было 105 и 107. То есть во время движения, когда вздумается, зубья ведущей звёздочки, периодически рвали гусеницу. А износ тормозных лент поворотных механизмов на этих машинах был такой, что радиус поворота машины был не меньше 15-20 метров, то есть поворот осуществлялся в несколько приёмов. Это было что-то! Поскольку всю данную технику и вооружение я изучал в училище досконально, то и работать с ним, было интересно. Ходил в парк с техникой, только с небольшим железным чемоданчиком с инструментами и тестером, так как в системах ПАЗ (противоатомная защита) и ППО (противопожарное оборудование) самоходных орудий, кроме меня, в батарее, никто не разбирался. На этой почве (видя моё отношение к технике), быстро «подружился» с зампотехом дивизиона майором Кузанкиным. Через пару месяцев, после моих мучений во время летнего выезда на полигон, я начал «бить в колокола» по поводу технического состояния моей техники. Если неисправности электрической боеукладки мы устранили ещё на полигоне (сократив цепи боеукладок на несколько звеньев), то найти новые гусеницы и тормозные ленты казалось мероприятием невозможным. На складах бригады, дивизии и группы войск - ничего не было. И вот наступила пора осенней итоговой проверки. Я сразу сказал командиру дивизиона, что на строевом смотре заявлю жалобу по данному поводу. Он был не против этого. Когда вся «свита» проверяющих появилась перед шеренгой командиров батарей, и на вопрос у кого имеются жалобы и заявления,- я шагнул вперёд. Все «ринулись» ко мне. Начальник Ракетных войск и артиллерии ГСВГ генерал-лейтенант Комаров выслушав меня, грозно и неодобрительно посмотрел на своих подчинённых «орлов». Те сразу заверили его, что, мол, ерунда – «семь секунд», - найдём и выдадим. Дней через десять, в конце проверки, меня и командира дивизиона вызвали в штаб дивизии к генералу Комарову. Заходим в кабинет, докладываем, а он нам говорит, - что ни гусениц, ни других необходимых нам запчастей на складах в Германии нет, и поэтому их заказали в Северной группе войск (в Польше). Вышел я оттуда и только сплюнул – помог, … твою мать! К этому времени я уже знал, что в 40 км от Потсдама, в городке Альтеслагерь, стоит отдельный истребительно-противотанковый дивизион 100 мм пушек на МТЛБ, - то есть был шанс там что-нибудь достать. Через пару дней сажусь на свою грузовую машину, беру «жидкую валюту» (немецкая водка «Луникофф» по 0,7 л) и еду туда. Приехал. Нашёл начальника автослужбы дивизиона старшего лейтенанта. Он говорит, что у него этого «добра» - складывать некуда, - все хранилища под потолок забиты. Только без письменного разрешения командира дивизиона (в воинском звании «полковник», - дивизион-то отдельный!) он ничего не даст. Я ему водку показываю, а он говорит, что за водку - ещё мне кое-что подкинет, но бумажку с подписью командира - обязательно! Делать нечего – иду искать командира. Показали где искать его, - нашёл, - смотрю, стоит он с кем-то. Подхожу чеканным строевым шагом (авось и это поможет?) и спрашиваю разрешения обратиться к нему. Тут поворачивается другой офицер, оказалось тоже полковник, и морща лоб, смотрит на меня. И я смотрю - вроде знакомое лицо, а кто и откуда его знаю – не пойму. Оказалось, что это был новый начальник РВиА армии полковник Галеев, только что приехавший из ПриКВО, а встречались мы с ним около года назад на Магеровском полигоне под Львовом во время московской инспекции – он у меня проверял готовность батареи к боевой стрельбе. Вот это номер! Я сразу в «наступление» - так, мол, и так, помощь нужна. Приплёл ещё, что мой комбриг ему привет передаёт и т.д. Галеев и говорит командиру дивизиона, мол, помоги – какие проблемы? Тот только глазами сверкнул, - а ничего не поделаешь, - начальник есть начальник. Я ему бумагу с ручкой быстро подсунул, и сразу бежать от них пока не передумали. Загрузил полный кузов добра и домой в Потсдам. Заезжаю в парк. На КТП стоит зампотех бригады – что везёшь? Я отвечаю. А у него аж рот открылся, - неужели? Сам залез на кузов, открыл ящик – точно траки и пальцы к ним! Слез и говорит: «Есть у меня комплект тормозных лент в «заначке», дарю только тебе!». Подъезжаю к стоянке, а там командир дивизиона с зампотехом уже с почётом «встречают». И солдаты механики-водители довольные – будем ездить, а не ползать! Как-то за день до выезда на полигон, на моей машине МТЛБу, разрушился подшипник № 313. Зампотех Кузанкин сам подошёл ко мне, и говорит, что на складах нет и надо ехать куда-нибудь искать. Я в магазине «малец» в карман (водка 0,35 л) и в 10-ю гвардейскую танковую дивизию в Крампниц – минут 15 на автобусе. В парке дивизии пошёл по танковым полкам. Искал часа три – нет ничего! Что делать? И тут какой-то прапор в курилке говорит, мол, сходи ещё в инженерно-сапёрный батальон, - и если там нет – то «труба дело». Пошёл искать сапёров. Захожу к ним на склад, а на полу гора подшипников – тонны две, не меньше. Прапор мне – ищи, чего смотришь? Эту гору я перебирал часа два, и к радости прапора (будет перед обедом выпивка!!!), в самом конце нашёл «родной» 313-й подшипник. В 16 часов подшипник я отдал Кузанкину, и в 19 часов машина к выходу на полигон была готова. Был ещё случай. Зимой, на двигателе одной из моих самоходок, пробило прокладку головки блока. Как всегда, на складе ничего нужного нет, и зампотех Кузанкин посоветовал съездить на танковый завод, так как, алюминиевые прокладки от танков Т-62, после небольшой переделки подходили к нашему двигателю. Этот завод находился в 13 км от Брандербурга, до которого от Потсдама на поезде минут тридцать езды. И начальником 23-го цеха, там был хороший товарищ нашего зампотеха. Делать нечего, ведь за боеготовность вооружения отвечает командир батареи, - я и поехал. В Бранденбурге сел на трамвайчик, и все 13 км до завода, «катился» на нём по полям и лесам Германии. Красота! Подъезжаю. А территория завода большущая! Оказывается, его половина находится «под немцами», а вторая наша. И все танки фашистской Германии, в своё время, делались здесь же. А все советские танки Германии в нынешнее время, здесь проходили все виды ремонта. Насмотрелся там я всякого, - от оторванных и разорванных стволов («черпанули» землицы перед выстрелом), до подбитых танков боевым выстрелом своими же. Особенно мне понравился цех, где происходит полная разборка танка. Норматив следующий – два бойца за два рабочих дня, разбирали танк на винтики. Естественно, все необходимые механизмы у них были под рукой. После этого, корпус танка на тележке завозили в «горячий» цех, где его обрабатывали горячим паром под давлением, и вся краска «слетала» махом. Выходил оттуда корпус танка, блестящий, как нержавейка. И начиналась сборка нового танка. Короче, нашёл я этого капитана, дал он мне эту прокладку, затем перекинул я её через забор (через проходную не пронесёшь), откуда я её и забрал через несколько минут. Через пару дней, самоходка была на ходу. «Оплата услуг» После первой получки, Вовка Башкирцев и Серёга Глазырин (мы учились вместе в Сумах), повели меня в немецкий молодёжный кабак. На сцене «вживую» играла немецкая (естественно) группа, а молодёжь, тоже немецкая, «бесилась» как могла. Мы сидели за столиком пили пиво, закусывая настоящими немецкими сосисками. Пиво было отменное и через некоторое время мне захотелось в туалет. Башкирцев показал куда идти, и я двинулся туда. Захожу, а там перед кабинками за столиком, бабка какая-то сидит. Ещё и рюмка с бутылкой кальвадоса перед ней стоит. Думаю, с чего бы тут, этой дуре-то сидеть? Выхожу с кабинки и на выход. И тут эта бабка вцепилась мне в руку и орёт что-то. Меня сразу холодный пот прошиб – в чём дело? Вроде никого не трогал, - что этой дуре-то от меня надо??? Я и так, я и сяк, - а она ни в какую, - не отпускает меня, и опять лопочет по-своему что-то. А дверь приоткрыта в зал, и проходящий мимо официант, видимо наблюдавший данную «картину» ранее не один раз, подойдя ко мне, спросил: «Русский, болгарин, поляк?». Я ему: «Русский». А он: «Дай бабке 50 пфеннигов за пользование туалетом и иди». И только тут до меня дошло, что к чему. В Союзе в то время, платных туалетов ещё не было. Выхожу оттуда красный, как варёный рак, а эти засранцы за столиком сидят и ржут. Говорят, не обижайся, - мы все через такое «крещение» прошли. Аннушка На окраине Потсдама, вдоль Недлицштрассе, располагались две артиллерийские бригады – наша самоходная (попросту – «верхняя») и 130 мм пушечная («нижняя»). И у каждой бригады, был «свой» гаштедт (частное кафе), где после рабочего дня народ пил пиво (кто хотел – и водку) и ел сосиски в двадцати вариантах: варёные, жареные, свиные, говяжьи, куриные, с горчицей, с майонезом, с кетчупом и т.д. Так вот, у нижней бригады гаштедт назывался «ленкомната», а в нашей стороне был гаштедт «Аннушка», - по имени немки-хозяйки. В один из первых дней, меня повели попить пива. Судя по имени, я представлял хозяйку, так сказать, - более-менее. Когда подошла моя очередь к окошку, я увидел бабку лет 70-ти. К её внешнему виду, не хватало только «курьих ножек» - такая она была страшная. А когда она, увидев моё «новое лицо» в своих владениях, и начала меня расспрашивать – кто я и откуда приехал, - тут меня чуть «кондрат» не хватил. Только что «особисты» стращали меня своими байками, а тут… советского офицера - немка расспрашивает. А народ вокруг «ржёт», как табун лошадей, - у меня на лице «всё написано». Короче, за пивом еле «отдышался» от такой встречи. Афёра Недели через две после моего прибытия в Потсдам, я заступил дежурным по караулам комендатуры города. Гарнизонных караулов было два – радиостанция «Волга» (вела русскоязычное вещание на всю Германию), и гауптвахта (бывшая тюрьма, где когда-то «сидела» Клара Цеткин). Захожу в русский магазин возле гауптвахты за сигаретами (ещё курил в то время), и слышу, меня кто-то окликает! Что за бред! Поворачиваюсь – а это моя одноклассница Танька Захарова, - жена Вовки Лазаренко. Я даже дар речи потерял, - и Германия оказывается, как большая деревня – все свои. Оказалось, что они живут рядышком, а Вовка служит в мотострелковом полку. В дальнейшем, мы часто ходили друг другу в гости. Так вот, свою первую службу в комендатуре я нёс так исправно, что комендант гарнизона подполковник Пихуля позвонил начальнику штаба нашей бригады, и попросил его в данный наряд назначать только меня. Начальник штаба только обрадовался, - с комендантом по поводу гарнизонного наряда, у него всегда были неприятности. А тут, - счастье само «пёрло» в руки! В одно из таких дежурств, около 23 часов, бойцы докладывают, что ко мне хотят зайти болгары. Я разрешил. Зашёл мужчина и две симпатичные смуглые девушки. Оказалось, что это были болгарские военные железнодорожники. Один раз в год, во время отпуска, они заказывают себе железнодорожный вагон и туристами разъезжают по всей восточной Европе. Вот это да! В Потсдам они только что приехали, и хотят остановиться в советской гостинице КЭЧ (потому, что дёшево). Ходили туда, но без разрешения коменданта на ночлег не пускают. Что делать? Помочь надо, а как? Время уже позднее, домой коменданту звонить не будешь – подымет крик т.д. Помощник коменданта тоже запропастился куда-то – домашний телефон не отвечает. И тут меня «осенило». У меня в столе лежал штамп, который ставили военнослужащему в увольнительной записке или отпускном билете за разные нарушения. Говорю этому болгарину майору, что я сделаю бумагу-разрешение, - но это афёра. Он закивал головой, что согласен (другого пути то, всё равно нет). Беру лист бумаги и пишу: «Администратору гостиницы КЭЧ! Срочно поселить 32 болгарских товарища». Закрываю листком верхнюю половину части штампа (о задержании за какие-либо нарушения) и ставлю «личную штамп» коменданта с неразборчивой подписью. Болгары посмотрели, показали большой палец: «Добро!» и ушли. Только собрался ехать проверять караул, боец докладывает: «Снова болгары». Заходят они, радостные: «Получилось!», мне на стол бутылку бренди «Слынчев брег» и пару пачек сигарет «БТ». Жмут руку и благодарят за интернациональную помощь. Месяца через три - аналогичная ситуация, и опять с болгарами, и опять поздно вечером. Я командую: «Заходи!», и история повторяется вновь. Вплоть до бутылки бренди и сигарет «БТ». День «Х» Как-то раз, заступая в очередной раз в комендатуру г. Потсдама дежурным по караулам, - меня «замучили» инструктажами. А дело было вот в чём. Раз в году, негативно настроенные немцы, отмечали так называемый день «Х» (день рождения Гитлера) различными противоправными акциями и любое происшествие рассматривалось под соответствующим политическим углом. Вот с таким днём и совпало моё дежурство. Вообще-то, немцы, особенно пожилые, к нам относились хорошо. В магазинах немцы все разговаривают по-русски, а если нет, то проблем всё равно не было. Так, когда-то перед отпуском, будучи по делам в Магдебурге, я зашёл в магазин по продаже тканей – купить нашим матерям отрезы на платья. В отделе тканей, ко мне подошла молодая девушка. На русском языке она не разговаривала. Я не знал, как ей объяснить, что и для чего мне надо. Но она взяла лист бумаги, и нарисовала несколько фасонов женской одежды. Я указал на платье. Тогда она написала несколько двухзначных цифр, я понял, что она спрашивает о возрасте. Я подчеркнул нужную цифру. Она повернулась к полкам, и, секунду подумав, выложила передо мной четыре-пять рулонов материи. Я выбрал наиболее понравившееся, и пошёл оплачивать, врученный ею чек. И забирая свёртки, выслушал от неё, как я понял добрые пожелания и по возможности, подобные дальнейшие покупки делать только у них. Только один раз, будучи в патруле в Потсдаме, нас обругал русским матом немец в инвалидной коляске. По моему лицу, всем присутствующим было видно, что мне была неприятна эта сцена. А вокруг немцы. Мои солдаты тоже молча и ошарашено смотрели на происходящее. Сразу, к этому инвалиду подошла пожилая пара немцев, - он и она. Они, резко что-то сказали этому «матерщиннику», после чего тот молча развернулся на коляске и уехал. Затем эта пара немцев подошла к нам. Пожилой немец, на более-менее понятном, русском языке, извинился перед нами за поведение инвалида, и мы ещё немного поговорили с ними. Оказывается, он тоже (как и матерщинник-инвалид) был в плену в Советском Союзе – валил лес на Кольском полуострове. И пробыл там до 1954 года. И о том времени, ничего плохого не говорил, - ведь победители и побеждённые были всегда. Мы хорошо попрощались и разошлись. Вот так. Итак, день дежурства прошёл спокойно, а ночь… Около часу ночи, к нам приехали немецкие полицейские, и на ломаном русском объяснили, что на Егерштрассе лежит избитый русский. Я бойцов в кузов машины и туда. Приезжаем. Лежит наш родной, в кровище, пьяный в «дымину», и какая-то «клава» над ним «кудахчет». После минуты общения с «клавой», все возможные «политические аспекты» мною были отброшены, - водка она и в Германии водка, а любителей «почесать кулаки» везде хватало. Загрузили мы его в кузов и отвезли в госпиталь. Не успели отдохнуть в комендатуре, как телефонный звонок из полиции – в 20-ти км от города, в городке Белиц возле советского госпиталя, в канализационном люке лежит труп, - предположительно русский. Вот тебе бабушка и Юрьев день! Приехали! Я уже свой пистолет с шестнадцатью патронами на боку ощупываю... Сразу сообщил о ЧП по телефону коменданту, сел на машину, бойцов опять в кузов и туда. Приезжаем, а там народа! Полицейские машины с проблесковыми маячками, наша советская военная комендатура на «Волгах» из Берлина прикатила и белыми ремнями «блещет» и т. д. Ну думаю, не дай бог, заставят меня ещё и в люк за трупом лазить! Но и на этот раз, всё обошлось. «Труп» русского, оказался полусгнившим козлом (а может и козой), прикрытый в люке советским обмундированием. На радостях (что не придётся возиться с трупом), в полпятого утра, наш помощник коменданта капитан Борисов, предложил мне помянуть этого козла (в прямом смысле) водочкой. Так как, водка была у него в машине, мы быстро справились с этой задачей и поехали обратно в Потсдам. На этом, «приключения» дня «Х» не закончились. Дня через три, в парке с техникой, меня нашёл представитель нашей военной прокуратуры для снятия объяснения. Сидел я в это время в люке отделения управления (на месте механика-водителя) моей родной 152 мм самоходной гаубицы 2С3 и ремонтировал систему ПАЗ, и последовавший стук ключа о броню, и последующее «обозрение» мною офицера со щитами на петлицах, - казалось мне пахнущей неприятной историей. Всё оказалось проще. Тот пьяный, нами подобранный на Егерштрассе и отвезённый в госпиталь, «дал дуба». После записи моих показаний, офицер военной прокуратуры исчез также внезапно, как и появился. Вот так и закончился день «Х». Кино на память Два раза в год, добирались мы из Потсдама на боевые стрельбы на Магдебургский полигон следующим образом. Из парка своим ходом (на гусеницах), в сопровождении немецкой дорожной полиции, по центру асфальтированной дороги Потсдам – Фалькензее километров семь-восемь до железнодорожной станции Зацкорн. Погрузка на платформы и по железной дороге - до станции Ефениц на краю полигона. И затем своим ходом марш до лагеря. По асфальту, необходимо было ехать строго по центру дороги, так как, в противном случае правая гусеница самоходок «рвала» обочину асфальта. И такое случилось один раз со мной, после того, как начальник штаба бригады майор Ткаченко, вечером приказал вывести мою батарею той же ночью в Крампницкий учебный центр (10 км от Потсдама). Я приказ выполнил в срок, а немцы (дорожная полиция), уже через пару часов были у комбрига, со счётом на 120 тысяч немецких марок за повреждённую дорогу. Комбриг мне слова не сказал, - я ведь выполнял приказ. А у майора Ткаченко – волосы на голове «дыбом» встали, когда узнал о сумме ущерба. Что было дальше – не знаю. И вот наступил день (вернее ночь) выезда на полигон. Часов в пять утра, колонна самоходок бригады, с сопровождением немецкой полиции, уже двигалась к Зацкорну. По радио мне передали, что в нашей колонне едут английские разведчики. И действительно, они «шныряли» на своих легковых машинах военной окраски, взад-вперёд вдоль колонны, и снимая всё на камеру. Перед станцией они «пропали». И хотя мы вертели вокруг головами, - так их и не увидели (на то они и разведчики). Наш дивизион в полном составе, минут за сорок зашёл на платформы, и закрепился (самоходки крепились на платформах не проволокой, а с помощью так называемых «шпор» устанавливаемых под гусеницы). И где-то ещё минут через пятьдесят наш эшелон тронулся. Бойцы залезли в теплушке на нары, а мы, офицеры, стояли в дверном проёме, облокотившись на деревянный брусок. Старшина что-то «мудрил» с завтраком, а мы, в его ожидании, курили и разглядывали проплывавшие мимо деревенские пейзажи. И вдруг… Всё увиденное далее, - было как в замедленной съёмке. Эшелон ещё не набрал скорости после станции и проезжал под широкой автострадой. Здесь же, под мостом, стояла легковая машина английской разведки (наши «старые знакомые»), а рядом на треноге - кинокамера, снимающая наш транспорт с вооружением, и трое англичан в форменной одежде, радостно машущие нам руками. Вдруг, с противоположной стороны моста, по направлению к ним, выруливает УАЗ-469 немецкой военной полиции (а скорее всего разведки). Англичане, заученными движениями, и не теряя времени на выключение камеры, закидывают её в машину, ещё быстрее сами туда прыгают (теперь их уже никто не тронет – машина это уже территория Великобритании), и мимо машины немцев уносятся прочь. Мы аж рты пораскрывали. Вот это кино! Мы оживлённо начинаем обсуждать нами увиденное, смотрим, - а англичане уже едут параллельно нам, по автомобильной дороге вперёд. Через пять-десять минут, в чистом поле, на нерегулируемом переезде – стоят опять «наши» англичане и снова машут нам руками. И естественно, с работающей камерой. Учёба До сих пор, со словами благодарности, вспоминаю моего командира самоходной бригады в Потсдаме, подполковника Клюева. Зная о моей неопытности в вопросах боевого применения батареи (в бригаде я был всего два месяца), он по собственной инициативе прибыл в мою батарею на первое же, полевое занятие. Посадил меня перед собой на травке, и потихоньку рассказал мне, как правильно выбирать, занимать КНП батареи и организовать ведение разведки противника. Заставил меня всё устно повторить, и потихоньку, по разделениям, практически всё исполнить. За шесть часов занятий, я, под его руководством, со взводом управления, раз двадцать занимал КНП с развёртыванием приборов разведки в боевое положение. К концу занятия, у меня неясных вопросов больше не было. Беда Приехал я, как то раз, с огневой позиции на командно-наблюдательный пункт на свое машине-ласточке (ГАЗ-66). Только спустился в окоп, как слышу отчаянный крик моего водителя рядового Калиниченко: «Беда! Товарищ гвардии старший лейтенант, беда-ааааа!!!». Весь взвод управления со мной, выскакивает наверх и наблюдает такую картину. Водитель после остановки, забыл поставить машину на ручной тормоз, сам вышел наружу и увидел, что машина потихоньку катится в траншею позади КНП. Не имея возможности залезть в кабину, он упёрся руками в передний бампер автомобиля, и стараясь удержать машину от скатывания, ещё и орёт «благим матом»: «Беда-ааааа!». Тут мы как грохнули от смеха. Я кричу ему, что бы отпустил машину и убегал оттуда, - никуда она не денется, вытащим. А он парень совестливый, с перепугу не поймёт ничего (машину спасать то надо!), и снова орёт: «Беда-аааа!!!». Пока я его сам за руку не оттащил, - так он и орал. До дембеля, его, не иначе как Бедой, - не называли. Боевые каникулы Поскольку наша самоходно-артиллерийская бригада входила в состав 34 артиллерийской дивизии (имеющей в составе 4 артиллерийских бригады), то на полигоне во время боевых стрельб, наступало время, когда проходил обучение и командный состав дивизии в виде управления огнём дивизии. В течение 2-3 суток. Это было самое лучшее время! Т.е. двое-трое суток на КНП батареи просто нечего делать. Все документы на КНП отработаны за пару часов, огневая позиция изредка постреливает (таких батарей в дивизии аж 48), и до нас, командиров артиллерийских батарей, - никому нет дела. Солнышко светит, - благодать! На таком «мероприятии», в отличие от моего экипажа, я был первый раз в жизни. Так вот. Сержант, командир отделения разведки, спросил у меня разрешения заняться обедом. Я говорю ему, как старшина подвезёт, - так и будем обедать. А он говорит мне: «Товарищ гвардии старший лейтенант, после нашего обеда, то, что привезёт старшина, Вы и в рот не возьмёте!». И объясняет мне, что на ближайшие 2-3 суток мы будем обеспечены жареными карасями, ухой, жареными и тушёными, в неограниченном количестве грибами-лисичками и картошкой с тушёнкой. Вот это номер! Сержант был 2-го года службы, и данное, весьма «вкусное» мероприятие, проделывал ещё год назад. Получив от меня «добро», он озадачил механика-водителя поисками дров, одного послал за лисичками (вокруг их оказывается – косой коси), а сам с ещё одним солдатом, взяв маскировочную сеть машины, пошёл к небольшой рощице в 200 м от КНП. Я за ним. Там оказалось болотце, диаметром метров 10-12, не больше. И кто бы мог подумать, что в этом болотце есть карась! Пользуясь куском массети как рыболовной сетью, предварительно взбаламутив воду, бойцы в два приёма выловили треть ведра ярко жёлтых болотных карасей. На всё про всё, ушло минут двадцать! К нашему приходу, горка лисичек уже лежала на травке. И через пару часов, мы уже уплетали наваристую ушицу на первое, картошку с грибами и тушёнкой на второе, и душистый чай со зверобоем (весь полигон усеян им) на третье. Кто кого? Летом 1980 года, я, во главе сводной артиллерийской батареи в 100 солдат (коробка 10 на 10), стоял на площади Наций в центре Потсдама на открытии совместных учений Варшавского договора «Братство по оружию-80». Справа-слева нас, стояли такие же сводные роты-батареи армий ГДР, Польши, Чехословакии и Болгарии. Ещё до начала этого мероприятия, когда мы выдвигались в пешем порядке к площади, я с удивлением для себя, отметил великолепную строевую выучку немецких солдат. Их сводная рота шла впереди нас. Немецкие командиры шли впереди строя, не обращая внимания ни на что. А весь личный состав их роты, построенной в колонну по три и растянувшейся по этой причине метров на 35-40, - двигался с удивительной синхронностью шага, от первой до последней шеренги. Было на что посмотреть! Руководство ГДР, совместно с другими лидерами стран и военным командованием Варшавского договора, на трибуне в течение часа «толкали» речи. После этого, войска прошли перед ними торжественным маршем и разошлись по своим местам. Это были цветочки, - а «ягодки», т.е. учения с боевой стрельбой на нескольких полигонах Германии (с востока на запад), были впереди. Но речь здесь пойдёт о другом. То, что наши, советские войска были более приспособлены ко всем военным условиям жизни и боевой работы, чем «наши собратья по оружию» - я это знал. Так, во время наших многочисленных совместных учений, мы постоянно наблюдали, к примеру, как немцы замерзали летними ночами без бушлатов и бегали ради «сугрева» вокруг своих орудий – наши бойцы таких «проколов» не допускали, и зимой и летом, солдатские бушлаты были всегда рядом. То же, происходило и с «доппайком» - наши всегда и везде, умудрялись развести небольшой костерок и приготовить себе горячее (или как минимум – разогреть банку тушёнки). По окончании учений на Магдебургском полигоне, войска Варшавского договора построили в районе вышки Чуйкова. Снова были речи с раздачей ценных подарков (мне не досталось). Но перед закрытием этого «митинга», высшее командование в лице Командующего Варшавским договором маршалом Куликовым, обратилось ко всем присутствующим, «поболеть» за двумя соревнующимся противотанковыми артиллерийскими батареями 100 мм пушек МТ-12 армий СССР и ГДР, - на скорость и точность открытия реального огня боевым снарядом, после совершения марша в 500 метров. Пока соответствующие командиры проверяли их готовность, войска расселись на стороне вышки обращённой к «будущему театру соревнований». Сигаретный дым от тысяч сигарет, начал клубиться над вышкой Чуйкова (немцы постоянно «стреляли» у нас «Приму», в обмен на свои «чахлые», типа «Кабинет» сигареты). Местность перед нами, на глубину 4-5 километров просматривалась идеально, и поэтому всё происходящее в дальнейшем, мы видели до мельчайших подробностей. По сигналу старшего руководителя, сиё «действие» началось. Немцы и наши попрыгали в тягачи МТЛБ и полетели вперёд на рубеж открытия огня. И вот тут началось самое интересное. Немцы, как и написано в «Руководстве по боевой работе огневых подразделений», делали всё по науке и по разделениям – когда подъехали к огневой позиции - «Стой», «Слезай», «Расцепляй» и т. д. У наших артиллеристов - всё было по-другому. Во время занятия огневой позиции, не останавливаясь, с тягачей полетело всё имущество – от лопат и укрывочного брезента, до ящиков с ЗИП (это всё имущество, во время стрельбы должно быть уложено возле орудия на своём штатном месте). И когда, наши только-только успели отцепить орудия от тягачей, уже все шесть советских орудий МТ-12 были уже заряжены боевыми боеприпасами. И ещё, через несколько секунд, с целями всё было покончено. К этому времени, немцы не успели сделать ни одного выстрела. Интернациональный хохот тысяч солдатских глоток был такой, что всё вороны и птицы сзади расположенного леса, взмыли в воздух. Да и все генералы на вышке, тоже хохотали – ну и русские! Проклятый номер Был у меня в батарее, во взводе управления бортовой автомобиль ГАЗ-66 с номером № 21-06. И был он, какой-то очень несчастливый. Техник батареи прапорщик Анисимов, - только не плакал, так машина «доставала» его. То зажигание барахлит, то сцепление, то ещё что-то. То сзади её другая машина ударит, то тормоза в самый неподходящий момент откажут. Да и мне пару раз от начальства досталось. Короче – беда! С технарями, особенно с прапорами на складах, я познакомился быстро, а так как наша родная советская техника требовала постоянной «подпитки» в запчастях, то и для ускорения «процесса» их выдачи (запчастей), я с ними прямо на складе, частенько выпивал по сто грамм. Один раз, в такой «момент», прапор с автомобильного склада и говорит мне: «Слушай, у меня такая же история была, советую поменять номер на машине». И достаёт мне новые номера «21-10». Я сначала засмеялся, а потом думаю – что, я теряю? Короче, поменяли номер, и с тех пор, на удивление всем, нашу машину кроме как ласточкой (за свой ангельский нрав), - не называли. Вот и думай теперь… «Бедный» Трабант У немцев, кроме наших легковых машин, были машины и своего производства «Вартбург» (немного переделанный «Москвич»), или к примеру, пластмассовый, с мотоциклетным двигателем и с приводом на левое переднее колесо, - «Трабант». Учитывая, что дороги все у немцев были с асфальтовым покрытием или мощёным булыжником, - то этому лёгкому и очень маневренному автомобилю не было цены. Еду раз на огромном советском Урал-375 с Крампницкого полигона в Потсдам. На въезде с севера в город, стоит узкий автомобильный железный мост. И немецкая полиция регулирует очерёдность движения. Подъезжаем. Впереди нас «Трабант», и ещё дальше грузовик «Ифа» с прицепом, полностью гружёные ящиками с колой и лимонадом. И тут, боец лихорадочно жмёт на тормоза родного «Урала», - кирдык, а тормозов-то нет! Вот тебе бабушка и Юрьев день…Приехали… Остановившийся «Трабант», быстро приближается к нам (вернее мы к нему), и скрывается впереди под нашим капотом. И о, чудо! Есть тормоза! Одновременно с резким торможением «Урала», мы слышим треск пластмассового «Трабанта»! Боец-водитель, белый как стена, сидит, трясётся, и не может выйти из машины. Я выпрыгиваю из кабины, и бегу вперёд спасать немца водителя. Задняя половина «Трабанта» находилась под нашей машиной. По центру и снизу бампера нашего «Урала», установленная там заводская подножка из толстой арматуры - проломила пластмассовый багажник пополам. Немец был живой и невредимый, но, как и мой водитель – ни кровинки в лице. Ещё и не мог вылезти от шока из машины. На мою беду, рядом был гаштедт, и сидевшие немцы с пивом в руках, начали на меня орать. У меня в кармане была зелёная купюра в 20 марок, и я стал их совать немцу в качестве морального и материального ущерба. Но немец, к удивлению, денег не взял. Немного постоял со мной, почесывая затылок немного «поохал», затем спокойно попрощался со мной и уехал. А я ещё долго отдышаться от происшедшего не мог. А впереди, в моей жизни, такая же история на «Уралах» с отказом тормозов, произошла со мной ещё два раза - в Приморье в 1988 году и на Курильском острове Итуруп в 2002 году. «Фашист» Мишель Летним днём, в воскресенье, мы с Ириной и сыном Серёжей решили сходить в гаштедт. «Аннушка», по какой то причине не работала, и мы пошли к Мишелю. Идти было недалеко, по парковой зоне. Заказал Ирине яичный ликёр в стаканчиках из чистого горького шоколада, себе водки «цвай дупель» (два раза по 25 г), всем пиво и сосиски. Серёжа пил колу и тоже ел сосиски. Сидим на улице под зонтиком – благодать! Заходят в гаштедт наши прапора в гражданке (командиры танков Т-80) и берут пиво. Садятся недалеко от нас, и давай сушёную рыбу с пивом «трескать». Дело в том, что немцы пиво с рыбой не пьют, по крайней мере, в общественных местах. И мытьё бокалов у них, заключается в их простом ополаскивании. И всё. А запах рыбы и рыбий жир, остающийся на бокалах, - простым ополаскиванием не убьёшь. Да и объявления по этому поводу у них везде висят. Я уже «въехал» в ситуацию, и хотел, было предупредить прапоров насчёт рыбы. Но не успел. А хозяин заведения Мишель, вдобавок, всегда отличался своим негативным отношением к русским. Его так и называли – Фашист. А тут, на виду у всех, да ещё и море рыбы…Увидев это, его жена зашла внутрь, и через несколько секунд Мишель, выскочив наружу, своим гортанным голосом, громко сказал: «Вэг!». По-нашему вроде – вон. Те, конечно, быстро ушли. И это на наших глазах. Ирина в шоке, и настроение было испорчено. Лычка Был у меня хороший механик-водитель рядовой Дробышев. Родом он был из Белоруссии. Дело было осенью, - у бойцов «на носу дембель!». Часа в три ночи, - звонок в дверь. Встаю, иду к двери, в голове прокручиваю все варианты – тревога, самоволка солдата и т. д. Открываю дверь, - стоит мой боец Дробышев с каким-то мешком за спиной, и преданными глазами, чуть не плача, смотрит на меня. Я ему: «В чём дело?». А он: «Товарищ старший лейтенант! Мне скоро домой ехать, а у меня ни одной лычки на погонах нет, - что мне отец скажет, плохо служил, что ли? Присвойте мне ефрейтора, пожалуйста! А я вот, Вам мешок картошки принёс». Я тут согнулся пополам, и давай хохотать, кому рассказать, - не поверят. А Ирина, выглядывая из комнаты, - спросонья не поймёт в чём дело. Говорю ему: «Иди и не беспокойся, присвою!». Наутро взял его военный билет, сходил в штаб бригады, всё оформил и вручил на построении вместе с погонами «ефрейтора». Хороший был механик! Мудаки французы После Потсдамского соглашения 1945 г. о разделе Германии на 4 зоны, в каждой из таких зон располагались так называемые «миссии связи». А попросту – военные разведчики. На территории ГДР, представительства «миссий связи» США, Великобритании и Франции располагались у нас в Потсдаме. Американцы находились в пригороде, а англичане и французы в центре города, в небольших особняках возле нашей военной радиостанции «Волга». Американцы и англичане во время встречи с советскими офицерами (даже сидя в машинах) всегда отдавали честь и вели себя приветливо и нормально. Ездили они на машинах (вместо автомобильных номеров – флаги их стран) и всегда с кино- и фотоаппаратурой – снимали и фотографировали, как офицерский состав, так и технику с вооружением. Лично меня, американцы фотографировали два раза, - естественно то, что я видел. Первый раз: когда я шёл по тротуару на работу, - идущая мне навстречу американская легковая машина плавно остановилась, и через открытое заднее стекло, сидевший там офицер-разведчик, спокойно отснял меня несколько раз фотоаппаратом, и помахал мне рукой. Второй раз: я выхожу с КПП бригады на улицу, одновременно, через ворота КПП выезжает начальник ракетных войск и артиллерии Германии генерал-лейтенант Комаров. Машина его приостановилась возле меня, открывается дверца, и генерал спрашивает меня: «Что за «Волга» поехала к штабу дивизии?» В этот момент, на дороге перед КПП останавливается американский джип с открытым верхом, и один из американцев, фотоаппаратом делает несколько снимков. Далее все громко смеются, машут нам руками и уезжают. Летали они ещё и на маленьких самолётах (типа маленького «кукурузника»). И поэтому все передвижения наших войск, были у них на виду. Как правило, в понедельник во время бригадного развода на занятия, этот самолётик «висел» над строевым плацем, и наблюдал за нами – кому какое воинское звание присваивали и т.д. Опознавательные знаки его были английские. Дело в том, что бригада наша стояла на берегу Хафель канала, а за ним территория Западного Берлина с английской зоной ответственности. И затем, «вместе» с личным составом бригады, убывавшим на занятия, летит в парк техники и вооружения. Кстати, позже выяснилось, что с телевышки, находившейся на территории Западного Берлина, на расстоянии всего 1,5 км от нас по ту сторону Хафель-канала, англичане с помощью лазерной техники, вели «съём» информации с оконных стёкол нашего штаба, в т.ч. и с окон кабинетов комбрига и начальника штаба. И в последствии, все окна выходящие к Западному Берлину, были просто заложены кирпичом. А вот французы были полной противоположностью – никогда не здоровались, и вели себя надменно по отношению к нам. И на их здании, в отличие от американцев и англичан, не висел наш советский флаг. Потом, во время бесед с «некоторыми товарищами» нам объяснили, что во Франции очень сильно развит антикоммунизм и антисоветизм. И данная политика была государственной. Вот «лягушатники»! А простой народ-то в Союзе, готов был в то время «целоваться» с французами. Вот это номер! И наоборот, самая миролюбивая западная держава Европы, оказалась ФРГ, - после второй мировой войны, немцы оказались самыми умными. Задница Сталина Командование ракетных войск и артиллерии группы войск в Германии приняло решение, на базе бывшей моей самоходной бригады в Потсдаме, и провести сборы перспективных на выдвижение офицеров артиллеристов. Будучи уже начальником штаба дивизиона (штатная должность – майор), в нашей артиллерийской бригаде, я оказался единственным претендентом на более высокое повышение. И это, ещё в воинском звании капитан. Это был июль 1984 года. Антон родился всего две недели назад, и известие о моём отъезде на учёбу на месяц, повергло нас в шок. Как Ирине одной управиться с двумя детьми, да ещё с грудничком? «Отмазаться» от этих сборов мне не удалось, и мы с Ириной решили (деваться то некуда!), что она поедет в Союз, домой. Для того чтобы кто-то из родителей встретил её в Бресте на границе, и помог добраться до Ровно, я отправил военной почтой телеграмму родителям. Но, как в последствии оказалось, - телеграмма не пришла вообще, и Ирина натерпелась в дороге «по самую крышу». И если бы в Бресте не помощь добрых людей (её соседей по вагону), и помощь всевышнего, то… Отправил я Ирину с детьми, сам с чемоданом в Магдебурге сел на поезд, и в Потсдам. Приезжаю, и опять встречаю однокашников по училищу. В один из выходных дней, зная, что я здесь служил ранее, ребята попросили меня показать достопримечательности города. Тогда, я им сказал, сразу идём смотреть замок Цецилиенхоф, а после - во второй по величине парк Европы (после парижского Лувра) – парк Сан-Суси. В замке Цецилиенхоф, в 1945 году, главы стран победительниц в войне, подписали так называемое Потсдамское соглашение. Когда мы туда пришли (нас было пятеро), там были уже несколько групп туристов, в том числе из Союза, - из славного русского города Саратов. Мы присоединились к ним, и, слушая девушку гида, осмотрели все помещения замка и главную достопримечательность замка – конференц-зал с большой фотографией глав стран победительниц, в том числе и Иосифа Виссарионовича Сталина на стене. Гидом у нас была полячка, и звали её то ли Ванда, то ли Варшава, уже не помню. И как только она завершила свой рассказ, а группа из Саратова скрылась за дверями, мы сразу окружили её и попросили нас пустить к креслу Сталина. Она (сначала) – ни в какую, - нет и всё. Но мы были в военной форме, и на её уговоры потратили не больше двух минут. Сдалась. В итоге, она сама стала у дверей на «шухере», а мы шасть под вельветовый шнурок, и по очереди садились в кресло, к которому когда-то, в далёком сорок пятом, судя по фотографии на стене, - «прилипала» задница генералиссимуса Сталина. Вот таким образом, и мы (вернее наши задницы), «приобщились» к истории (вернее к заднице Сталина). В парке Сан-Суси, как только мужики увидели его «размеров громадьё», - то единогласно решили «завязать» на сегодня с этим делом. Сели мы в парке в кафешке, где когда-то сидели мы с Ириной и маленьким Серёжей, взяли пива, бройлеров, ну и по нескольку «дуппелей» водки. И как они сказали: «Вот это достопримечательность!». Закончились сборы, пора уезжать. И вот, стою я в военной форме на вокзале в Потсдаме, - жду поезд на Магдебург. Подходит поезд, я чемодан за ручку и к вагону. И тут, пластмассовая ручка обламывается, и мой чемодан на землю, вернее на асфальт. Благо не раскрылся. А там и сапоги, и полевая сумка, и учебники-пособия и т. д. Вот те раз! Что делать? Немцы из окна вагона сочувственно покивали головой и поехали дальше. А я сел я на лавочку и думаю, - что делать? Придумал. Достаю из чемодана круглое настольное зеркало, а подставка у него из стальной хромированной 4 миллиметровой проволоки. Снял его с зеркала, и более-менее приспособил к чемодану вместо ручки. Выкрутимся! В Германии железнодорожные билеты продаются не на какой-то конкретный поезд как в Союзе, а на направление. Т.е. можно с данным билетом ехать в любом поезде, правда, в соответствующей в билете скорости поезда (или обычный или скорый). Тогда, просто необходимо сделать доплату за скорость. И вперёд с песней! Что я и сделал. Подходит «Берлин-Кёльн», т.е. «прёт» он в Западную Германию. Захожу, сел в купе с двумя пожилыми немцами. Вагоны небольшие, и купе рассчитаны на четыре человека. Минут через двадцать контролеры. Причём, как я заметил, женщины контролёры, почти все довольно плотного телосложения. И все в форменной одежде с брюками! Подходят к нам, я свой восточногерманский «клаптик» размером 5 на 5 сантиметров подаю. Компостером мой билет щёлкнули, а мои соседи протягивают свои билеты, размером, как современные авиационные. И только тут, до меня дошло, что едут со мной западные немцы. Только контролеры ушли, те начали на стол накрывать. Достают что-то в фольге завёрнутое, и бутылочки по 0,35 л сока натурального. И тут немка берёт свёрток в фольге, бутылочку и протягивает их мне, - «воину победителю». Я даже поперхнулся, вот это номер! И вот тогда я и узнал, что в фольгу заворачивают простые бутерброды. Так, что спасибо западным немцам за «кров» и за еду. То ли брага, то ли квас Всегда, у меня в батарее, был свеженький хлебный квас. Занимался этим приятным делом, - лично я. И всегда, ко мне в канцелярию захаживал «местный люд», в надежде перехватить стаканчик холодного кваску. Жили мы в офицерском общежитии (наши семьи были ещё в Вердере) в комнатах побатарейно. Мой командир 2-го огневого взвода, лихой прапорщик Белоусов, решил «углубить» данный процесс, и сделал настоящую брагу (я до сих пор в жизни, и глотка в рот не брал). А 36-ти литровый бачок, «по-тихому» поставил, у нас же в комнате в углу, и замаскировал каким-то тряпьём. И, как всегда в таких случаях, - «ревизор приехал»! Командование бригады, в субботу вечером, решило провести бригадную вечернюю проверку, и прибыло для данной цели в полном составе. Пока комбриг и начальник штаба бригады обходили с проверкой спальные помещения батарей, начальник политотдела бригады «ринулся» в офицерское общежитие. И, естественно, к моменту построения бригады на плацу, пару солдат притащили на всеобщее обозрение 36 литров «великолепной» браги. На вопрос комбрига: «Чьё сиё питиё?» - мне не оставалось ничего, как выйти из строя (а с кого спрос?). Прапорщик Белоусов, из строя, тараща глаза на меня, взглядом умолял меня спасти его от неминуемого в таком случае увольнения из армии. Подойдя ко мне, комбриг, зная меня только с положительной стороны, удивлённо спросил: «Ты что это, - серьёзно?». Я спокойно объяснил, что это забродивший квас, который из-за нехватки времени, никак не могли вылить. Замполит бегал вокруг, и что-то трещал, как шавка какая-то. Помолчав, командир приказал брагу тут же вылить, и, прекратив (к великому неудовольствию замполита) дальнейшие расспросы, - вернулся к служебным вопросам. Ночная рыбалка Собрались как-то мы, офицеры родной, 10-й гвардейской батареи, сходить ночью к немцам немного «побраконьерить». Километров в семи от нас, возле городка Хальденслебен, находилось озеро, где немцы разводили карпов. Вовка Хрущ, старший офицер батареи, с толковыми бойцами-казахами, днём развернули большую работу по подготовке рыболовецкой сети. И делали они её из «трофейной» немецкой маскировочной сети. Немцы делали их из капроновой нитки и размером ячеи 35 на 35 миллиметров - самый шик! А подготовка её к рыбалке, заключалась в обдирании с её поверхности всех маскировочных лоскутов. Эти «трофеи», мы добывали на учениях с участием войск Варшавского договора следующим образом. Как известно, с началом первого огневого налёта артиллерии по «противнику», с вооружения снималась вся маскировка. И у нас, и у немцев (боевой устав-то и наставления одни у всех). Как правило, после третьего-четвёртого огневого налёта, следует перемещение огневых позиций артиллерии в новые районы. И тут, надо «не щёлкать клювом». Несмотря на свою кровную педантичность, немцы, как «простодыры», чтобы не терять время, прятали некоторое имущество (в т.ч. и массети) во всевозможных местах. С надеждой, что через пару часов, всё это заберут обратно. Наивные люди эти немцы. Итак, пока «братья по оружию» разворачивают боевые порядки артиллерии в новом районе, наш командир доблестного 2-го огневого взвода прапорщик Белоусов, на грузовом «Урале» с бойцами, «зачищает» немецкие огневые позиции. И без «улова» ни разу не приезжал! Как стемнело, пошли на «рыбалку». Когда пришли к озеру, одного бойца-казаха поставили на «шухер», дабы не «проспать» немца-сторожа. А сами принялись за «дело». Как назло, после пары «заходов» сетью, ничего не выловили. Продолжаем. И тут чувствуем, - в сетке что-то плещется. Есть!!! Ну, думаем, - попёрло! И вдруг, слышим, а со стороны домика сторожа, по камышам, кто-то «шпарит» в нашем направлении. Бросили сеть, и потихоньку оттуда. Тот - за нами. Мы давай быстрее. Тот тоже не отстаёт. Ну, думаем, немец-гад, нас не возьмёшь! И как «дунули» кросс, - как на московской инспекции. Километра через полтора, кто-то из наших увидел, что за нами бежит боец-казах, стоявший на «шухере». Вот те раз! А где немец? И когда поняли, что немца и в помине не было, смеялись так, что животы заболели. Оказывается, бойцу надоело стоять одному, и он решил пойти к нам, посмотреть на ход рыбалки. А когда увидел, что мы побежали, сам испугался и «двинул» за нами. Порыбачили… «Студент» На должности командиров взводов, в армию иногда призывали на 2 года, бывших студентов гражданских ВУЗов. Были ребята (но не у меня) неплохие, но мне попался уникум – лейтенант Калинин из Твери (по старому – из Калинина). Прибыл он ко мне в батарею, как раз в тот момент, когда мы обустраивали свой палаточный городок в сосновом лесу. Сгорбившись, как «бревном придавленный», он, растопырив пальцы на руке и приложив её к голове на расстоянии 20 см (как маршал Советского Союза Епишев – самый главный замполит Вооружённых Сил), суетливо шлёпая сапогами, подошёл ко мне, и с третьего раза доложил через пень-колоду, - о своём «доблестном» прибытии во вверенную мне батарею. Меня сразу холодный пот прошиб, – за что мне такое наказание? Я нутром чувствовал – это не к добру! В завершение всего, он, тихонько спросил у меня: «Где тут у вас туалет?» И это в глухом лесу. Я, не нашёлся даже, что ему ответить – замполит Витя Федотов, видя моё состояние, близкое «к разгрому шведов под Полтавой», - схватил того за рукав и потащил его в сторону. Определив Калинину, место в палатке командиров взводов, Федотов, подойдя ко мне, грустно сказал: «Чувствую, комбат, - не к добру такие «подарки…». И, как «накаркали». В полчетвёртого утра звонок в двери (я жил в квартире тогда уже). Открываю, - стоит Витя Федотов и ниже на ступеньках - наш «студент» Калинин, с ужасом в глазах, и с забинтованной головой и руками по локоть. В чём дело??? Оказывается, он с вечера, сдуру так натопил печку, что ночью начали тлеть доски каркаса палатки, и, в конце концов – загорелась вся палатка. Калинин, проснувшись, и увидев, что горит всё вокруг, схватился руками за накалившиеся к тому времени края металлической кровати, и, не видя выхода – кинулся напролом. В итоге, налетел головой на что-то, явно не мягкое, разбил в кровь свой «студенческий» лоб, и, если бы не помощь солдат – неизвестно, что и было бы… Рыбное дерево С начальником продсклада бригады, прапорщиком Морозовым, у нас были хорошие отношения – наш палаточный городок стоял недалеко от продсклада. И он тоже приветствовал наши «добрые» отношения по принципу: выпивка наша, а закуска его. Так, как-то мы у него как-то «выцыганили» 100 килограммовую бочку солёного сала в красном перце. Хотя годов этому салу было не меньше, чем нам отроду (а может и больше), и было оно ужасно твёрдым, мы были и этому «подарку судьбы» рады, - жили мы в палатках уже около года, после перемещения бригады из Вердера. Резали его тонко-тонко, - иначе не разгрызёшь. И хватило надолго. Как-то, во время очередного нашего «общения», Морозов сказал, что на склад завезли солёную треску в бочках. Я сразу смекнул, что из неё можно сделать отличную вяленую рыбу под пиво. Он был не против, и к вечеру 150 литровая деревянная бочка была у нас. Возле моей палатки росло большое дерево. После промывки в воде, всю треску на крючьях из проволоки, развесили на дереве. И так, в теньке листвы, рыба за несколько дней приобрела «товарный» вид и вкус. И вечерами, мы это дело успешно «проверяли». Через пару дней, забегает ко мне в палатку дневальный, и докладывает, что меня вызывает Командующий РВ и А армии генерал-майор Калинин. Выбегаю наружу, а генерал сидит в машине на дороге, открыл дверцу, и с интересом смотрит на наше дерево. Подбегаю, докладываю, а он: «Коляда, а это что такое?» Я ему, - всё как есть, докладываю. Он улыбнулся и говорит: «Угостишь?»- я ему - «Какие проблемы?» Дневального на дерево, - и здоровенную треску ему в машину. Потом, ещё несколько раз на боевой работе, генерал Калинин, по-доброму вспоминал эту рыбу. Кстати, эту вяленую треску пробовал и Вовка Остапенко, когда он нашёл меня во время учений. Лисий хвост В начале каждого учебного периода, с офицерским составом всегда проводятся командирские сборы. Собрали для этой цели политработники дивизии и нас, - командиров батарей двух артиллерийских бригад в солдатском клубе. Читали несколько часов лекции, а перед обедом объявили, что у нас будет гость – знаменитый американский певец и киноактёр просоветского мышления Дин Рид. Он в то время, жил в ГДР и работал на киностудии «Дэфа» в Потсдаме. Не успели мы осмыслить эту информацию, как на сцену выбежал сам Дин Рид. Одет он был весьма экстравагантно - в джинсовом костюме ярко голубого цвета, и с ослепительно-белой ковбойской шляпой на голове. И в придачу, на шляпе, красовался большой, ярко рыжий лисий хвост. Видно, что-то не сработало у политработников, - не было переводчика-англичанина. Но Дин Рид, о чём-то быстро переспросил нас всех сидящих в зале, и с заднего ряда поднялся старший лейтенант - азербайджанец, который, как оказалось позднее, окончил школу в Баку с углубленным изучением английского языка. И он, довольно бегло, начал общаться с Дином, и переводить нам и ему, все вопросы и ответы. Эта встреча продолжалась минут тридцать – но и этого нам хватило сполна. Распрощавшись с нами, Дин Рид так же быстро как появился, так быстро и исчез за кулисами зала. Будни комбата • С 1980 года по 1981 год, я командовал 6-ти орудийной батареей самоходно-артиллерийских орудий 2С3 в Потсдаме. • С 1981 года по 1983 год, командовал 8-ми орудийной артиллерийской батареей 152 мм гаубиц-пушек Д-20, в только что созданной, 385 артиллерийской бригаде в Планкене. Батарея у меня была большая – 5 офицеров, 2 прапорщика и 75 солдат и сержантов. Бойцы в ту пору были всех национальностей – от не знающих вообще, русский язык туркменов, до молчаливо надменных прибалтов. Славяне были в единичных экземплярах. Самые толковые из всех бойцов, были казахи из северной части Казахстана. И, в принципе, никто не жаловался. А иногда смех до слёз одолевал. Был у меня солдат туркмен Дурдыев, и звали его Дурды. По-русски он был ни «бум-бум». До армии пас баранов с 9 лет, и ему грамота, по крайней мере, там, была ни к чему. Поставили мы его в расчёт подносчиком боеприпасов, где командиром орудия был сержант туркмен. Хороший сержант. И, видно, Дурдыев был от роду смышлёным малым, поскольку он попросил сержанта обучить его обязанностям наводчика. Постепенно, потихоньку, только с пояснениями на туркменском языке, он освоил премудрости наводчика. Иногда, только, путал русские цифры. И через полгода стал хорошим наводчиком. А поскольку, его расчёт был укомплектован почти одними туркменами, то и его «продвижения» в изучении русского языка были почти нулевыми. Кстати, замполит батареи Витя Федотов, служивший ранее в Туркмении под Ашхабадом, тоже разговаривал с ними на их родном языке. Остальные же бойцы, зная эту особенность Дурдыева, научили его материться по-русски. И на все вопросы начальников, в том числе однажды и Командующего РВ и А 3-й армии генерал-майора Калинина во время больших учений, типа «как служба солдат?», он неизменно и с довольным видом (не зная сути) отвечал: «Заибала». • Когда наша батарея была дежурным подразделением бригады, мы частенько выезжали на разгрузку угля на ж.д. станцию города Хальденслебен. И, как правило, при «добровольной» помощи немцев, разгрузка угля советскими войсками, как правило, производилась в выходные дни. Подавали вагоны к месту разгрузки, солдаты водители КАМАЗов подгоняли машины, и бойцы руками перекидывали уголь на кузова. Уголь был фасован в аккуратные брикеты, с симпатичным названием «REKORD». Немцы, у которых для этих целей были транспортёры-погрузчики, наблюдая за происходящим, всегда поддёргивали нас: «Что, мол, поштучно считаем?». • Как всегда, батарейное «добро» накапливалось и накапливалось, и наступил момент, когда необходимо было делать какое-то дополнительное помещение. А где? Места-то нет! И пришла мне в голову мысль. На полигоне, в паре километров от нас, видел я когда-то сборно-разборный подземный бункер, изготовленный из гофрированного оцинкованного железа. Как правило, в караул от батареи заступало 32 солдата, оставалось ещё 43, вместе с суточным нарядом. И вот, в первый же наряд, погрузили мы половину бойцов ночью на машину и туда. А другая половина, в это время уже копала котлован под этот бункер возле казармы. Поскольку казарма была одноэтажная и сборно-щитовая, то и вход в «секретный бункер», мы планировали сделать изнутри - прямо из нашей каптёрки. К утру всё было сделано по высшему классу. Свежую землю возле казармы, сразу укрыли красивым дёрном, подмели аккуратно и к бригадному разводу – ничто не возбуждало любопытство окружающих. Бойцов, естественно уложили спать – и они и мы, остались довольные. Старшина батареи прапорщик Чучман, закрывшись изнутри, в течение дня «прорубил» в полу каптёрки и замаскировал «секретный вход». С тех пор, всё «лишнее» с глаз долой и в бункер, - от греха подальше. И кроме положенного имущества согласно Устава, в вещевой каптёрке – ни-ни. Отличники! • Отец, как старый и опытный артиллерист знает, как много значит в боевой работе, заблаговременно подготовленная материальная база. Здесь и всевозможные бланки, планшеты, схемы, и все они с «любовью и трепетом» изготовлены после многократной проверки данных форм в работе. Достал, я как-то «по случаю» немецкое переговорное устройство. Во время его проверки в работе, у него оказались «потрясающие» характеристики. Микрофон у него был настолько чувствительным, что улавливал малейшие шорохи. И выход усилителя оказался на трансформаторе, т.е. при передаче сигнала в любую линию связи – результат был идеальным. Вмонтировал я этот усилитель в свой артиллерийский чемодан комбата, и в дальнейшем - горя не знал. Во время боевой работы, проводную линию связи с огневой позицией я подсоединял к моему чемодану, но на всякий случай, радиотелефонист с запаралеленным телефоном находился рядом. Старший офицер батареи, находящийся на огневой позиции в нескольких километрах от нас, всё происходящее на КНП слышал предельно чётко. И время, которое, ранее уходило на передачу солдатом-радиотелефонистом артиллерийской команды, мы попросту сократили. Что и положительно сказалось в дальнейшем на общем результате. • Периодически, в бригаде, для всех офицеров (в том числе и офицеров отдела РВ и А армии), устраивали занятия по стрельбе из всех видов стрелкового оружия. И после одного, успешно мною подготовленного такого занятия, в дальнейшем, их организация и проведение, мне, командиру 10-й батареи, и поручалась. Разворачивали мы 5-6 точек: 152 мм пушка-гаубица Д-20 с вкладным стволом, направление стрельбы из гранатомёта РПГ-7В, пулемётов ДШК и РПК-74, автомата АК-74, и участок метания гранат Ф-1 и РГД-5. И после каждого такого занятия, мы старались собрать всех жён офицеров и прапорщиков дивизиона, где кто учился стрелять, а кто уже и по «заправски» расправлялся с мишенями-супостатами. В один из таких дней, прапорщик Реука, командир нашего хозяйственного взвода, обучал свою жену практической стрельбе из гранатомета РПГ-7В. Рассказав и показав ей всё необходимое, и находясь на огневом рубеже, он зарядил ей боевую кумулятивную гранату и отбежал назад и в сторону – т.к. выброс пламени и дыма после выстрела, идёт строго назад. Жена, видно не справившись со снятием предохранителя, поворачивается всем корпусом вместе с гранатомётом в сторону своего мужа, и что-то кричит ему. Прапорщик Реука, в этой жизни всё больше занимавшийся тушёнкой да сапогами, увидев ствол гранатомёта направленный точно на него, в сию же секунду грохнулся на землю и быстро-быстро пополз к траншее, в метрах трёх от него. Наблюдая эту картину, все находящиеся вокруг, смеялись так, что животы заболели. Вот вояка! Ирина с Серёжей (а ему было 4-5 лет), тоже участвовали в этих мероприятиях, и я до сих пор помню, как Ирина стреляла из Д-20 с вкладным стволом, и бросала гранаты Ф-1. А это серьёзная граната. И маленький Серёжа, чуть не плакал, когда ему не разрешили её бросить (разлёт осколков более 200 м). Вот такое детство, у него было. Во время стрельб, как правило, в районе мишеней возникали очаги пожара. Так вот, по окончании стрельб, их тушение осуществляли стрельбой из 12,7 мм пулемёта ДШК. Мощные, в том числе и разрывные 12,7 мм пули прямо перелопачивали землю в районе пожара, и за несколько минут – всё было кончено. • Когда пришёл приказ о моём повышении (хотя и в своём дивизионе, но всё-таки), моя батарея, отслужив положенные два года под моим командованием, в полном составе уходила домой на «дембель». Батарея действительно была лучшей в бригаде. За эти два года, с моей батареи (ни в какой другой батарее такого не было), в отпуске побывало 17 солдат и сержантов! И уходили домой 7 солдат и сержантов, имея в кармане билеты членов КПСС, и ещё 7-ми, мы дали все рекомендации для вступления в партию по месту жительства. А это, в то время, значило на гражданке очень многое! Подземный завод Мы слышали, что под большей частью Магдебургского полигона находится подземный немецкий пороховой завод со времён Гитлера. Да и по топографической карте видно было, что возле небольшого посёлка Ефениц, на краю полигона, железнодорожная ветка, почему-то обрывается в лесу. В существовании какого-то мощного подземного сооружения убедился и я. На все полевые занятия на полигоне, я постоянно получал боевую имитацию – от осветительных ракет до мощных ИМ-100 (килограмм тротила). И по окончании, все, что оставалось неизрасходованным, - я подрывал на полигоне. Один раз, осталось у меня ящика четыре имитации, в общей сложности килограмм 60-80 в тротиловом эквиваленте. Отъехали на МТЛБу подальше в район целей, заложили всё это в какое-то углубление, установили несколько электродетонаторов, размотали метров 250 телефонного кабеля, сели внутрь и концы на аккумулятор. Как жахнуло! Сверху по броне грохот камней. А взрывной волной уши заложило крепко. Подъехали к месту подрыва, смотрим. Огромная воронка, а внизу по центру - земли нет, – только ровно залитый, серый железобетон. И это на глубине метра четыре. Вот это да! Долго не думая, сели мы на машину и «двинули» оттуда, - от греха подальше. Расход – 1 снаряд боевым За 5 лет службы в Германии, мы прожили 3,5 года поочередно в 2-х военных городках на окраине Магдебургского полигона, - в 12 км от ближайшего немецкого села. Поэтому, наш артиллерийский дивизион постоянно участвовал в проведении боевых стрельб, - то с мотострелковым полком, то с танковым. А поскольку не было таких прецедентов, чтобы «пехота» или «бронелобые» (т.е. танкисты) получали положительную оценку с первого раза, то и мы вместе с ними «гнили» на полигоне. И снарядов на эти цели Родина не жалела. Наряду, с положенным количеством артиллерийских боеприпасов загруженных в транспорт батарей, по «тихому» и устному распоряжению командира дивизиона в каждой батарее находились и по 4-5 боевых выстрелов, «сэкономленных» во время больших учений, и, естественно нигде не учтённых. Один раз в один-два месяца по плану (и более чаще – при наличии в батареях нарушений воинской дисциплины или «какой другой беды»), в два-три часа ночи, наш командир дивизиона, поднимал ту или иную батарею по тревоге. По прибытию в расположение, проштрафившегося на этот раз очередного командира батареи, комдив вручал ему листок бумаги, на котором, к примеру, было написано: «Цель 121, наблюдательный пункт, Х-15650, У-48125, Н-150, расход 1 снаряд - боевым». Т.е. кроме координат цели ничего больше не было. Ни района огневых позиций, ни рубежа наблюдательных пунктов. Всё остальное необходимо было выбирать и выполнять самостоятельно, - вывести батарею по тревоге с вооружением в самостоятельно выбранный район (в зависимости от места цели), занять его, провести топогеодезическую привязку боевого порядка, определить реально на цель на местности, подготовить все необходимые данные и произвести боевой выстрел. И по результатам отклонения разрыва от цели, подготовить корректуру. И только после этого, секундомер командира дивизиона останавливался. Параллельно с этими действиями батареи, по указанию комдива, начальник разведки дивизиона с парой солдат разведчиков взвода управления дивизиона, зная местонахождение цели, определяет отклонение разрыва от цели. И горе тому комбату, если после, какого-то ЧП в батарее, он не сможет уложиться по времени открытия и точности огня, - вывод один: значит случившееся ЧП не случайное, а закономерное. Довольно эффективный метод воспитания и учёбы. Немцы-хитрюганы Наш командир бригады подполковник Гусаров А.И., был заядлым охотником, А так, как зверья в лесах Германии было видимо-невидимо, то и коллективные выезды на охоту, - практиковались достаточно часто. Организационно, охота проходила под контролем местных немецких егерей. Так, мы на машинах подъезжали к заранее обговоренному месту встречи, забирали их, и ехали на участки леса по их указанию. У немцев-егерей существовал свой план сдачи мяса диких животных государству (то бишь ГДР), и «плоды» охоты мы и немцы, забирали себе через раз – т.е. пятьдесят на пятьдесят и в независимости от веса, - только одна животина. В те дни, когда была очередь мяса за немцами, егеря сразу нас вывозили на «рыбный» участок леса, и в течение полутора часов, после отстрела здоровенного кабанюры, - охота успешно заканчивалась. Так сказать, чтобы больше времени осталось на обыкновенную пьянку. А вот в те дни, когда мясо должно было стать нашим, ухищрениям немцев не было предела. Начинали с участков леса, где не только зверья – птиц не было! И дальше по кругу. В конце концов, доблестные советские офицеры, матерящиеся и с языками на плечах (да пропади пропадом эти немцы с их зверьём), отстреливали небольшую и хилую зверюшку. После её дележа (один охотник поворачивался спиной и называл фамилии, кому достанется тот или иной кусок мяса), во время застолья и последующей пальбы по пустым бутылкам (надо же всем пострелять), - мы забывали предыдущие действия немцев-хитрюганов и «отдыхали» с ними на «полную катушку». На «дружбе» И у немцев, и у нас, советских военных, размещённых на территории ГДР, в большом почёте и уважении было «Общество советско-германской дружбы». Немцы, даже награждали нас соответствующими знаками. К примеру, я получил (и до сих пор храню) серебряный знак этого «Общества» с соответствующим документом. К каждой воинской части (в т.ч. батальону, дивизиону), были прикреплены «шефы» с немецкой стороны. И вот, таких «шефов», в нашем дивизионе, были 3 немецкие организации города Хальденслебен – управление полиции, комитет по образованию и керамический завод. Председателем «Общества» г. Хальденслебен, был пожилой, словоохотливый немец, отработавший в послевоенное время 8 лет в Вологде на добыче угля, за своё активное участие в «гитлерюгенде» (молодёжной организации времён Гитлера, с оружием в руках боровшейся с частями Красной армии). Регулярно, в соответствии с совместными планами, проводились совместные встречи. Когда приглашали мы – всё было просто. Разворачивали участки стрельбы из всех видов стрелкового оружия, немцы до «опупения» стреляли - и все были довольны. А когда приглашали немцы – нами производился осмотр тех или иных достопримечательностей города или той немецкой организации, которая нас приглашала. Вторым же, и неизменным вопросом – было совместное застолье. Поскольку наш 4-й артиллерийский дивизион, вместе со всем командным составом, жил в палатках в полевых условиях (во попали!), и у нас был свой ПХД (пункт хозяйственного довольствия), - приготовить хороший стол, для нас проблем не существовало. Водку, в отличие от немцев, мы брали недорогую, типа «Луникофф» (слово водка на ней писалось русскими буквами – чтобы понятней было, для кого делают), и побольше. А так как, согласно русской пословицы – «водка без пива – деньги на ветер», - то ещё и пару ящиков пива. Так как жили мы в сосновом лесу, то и готовили место для этого застолья на «природе». Не то, чтобы немцы любили из русских блюд что-то конкретное, - немцы любили всё! То ли оттого, что вечно голодные, то ли от неумения готовить горячую нормальную еду (в этом я убедился лично дома у немецкого полицейского по имени Манфред), то ли на «халяву» - но на наших столах ничего не оставалось, несмотря на их, как правило, худобу и огромное количество нами приготовленной еды. В «ход» (вернее в живот) шло всё – от борща, супа харчо, плова, картошки с тушёнкой и всевозможных салатов армейского образца, - до сала и селёдки. При этом, несмотря на своё «арийское» происхождение, - немцы хлестали водку эмалированными армейскими кружками, ничуть не отставая от славян. И загружали мы всегда их в машину в обратную дорогу, - в «теплейшем» состоянии. С «разворачиванием» второго вопроса, немцы справлялись следующим образом. Заказывали в гаштедтах (кафе) всевозможные бутерброды, правда в ограниченном количестве, покупали дорогую водку, и, для её запития, – натуральную фруктовую воду. Раскладывали подносы с бутербродами на столах в комнате «Общества», расставляли маленькие стеклянные стопочки с двумя красными линиями (25 и 50 г) и … Как-то раз, во время такой встречи на керамическом заводе, все «нормальные» бутерброды были уже съедены, и оставались только истинно «немецкие» - с сырым свиным фаршем. Это у них, - одно из самых любимых национальных кушаний. Фарш для таких бутербродов готовят из парной свинины с добавлением яиц, соли и чёрного перца. Так вот, ситуация была близка к критической, - на столе «море» дорогой хорошей водки, а закуски… Беру я этот, истинно «немецкий» бутерброд (закусывать, а вернее, кушать то хочется!), посыпаю сверху чёрным перцем, да так, чтобы фарша не было видно, - и после очередного тоста, - его и заглотил. За моими приготовлениями, с опаской, наблюдали все наши – от командира дивизиона, до взводного. И на их немой вопрос, о качестве мною «заглоченного», - я удовлетворённо показал большой палец, - и все сразу принялись за «дело». Когда мы были в гостях у полиции города, они нам показали свой тир, для стрельбы из пистолета. Пистолеты у них были ПМ (Макаров), но собственного изготовления, как и патроны к ним. Так вот. Тир был небольшой, метров 10 в длину. Слева стояла застеклённая будка с кинопроектором. На него ставилась киноплёнка, в обойму заряжали 8 патронов и … Фильм был рассчитан, как раз на эти 8 патронов. Эпизоды были всевозможные, - то из проезжающей машины высовывается рука преступника с пистолетом, то из подъезда выскакивает «маньяк» с заложником, - короче вариантов море. Весь «фокус» состоял в том, что надо раньше преступника и точно выстрелить. После выстрела, срабатывала автоматика звукового реле, плёнка останавливалась, и на экране, на остановленном кадре этого минифильма, яркой точкой светилась дырка от пулевого отверстия. Оказывается, экран был изготовлен из фанеры, а позади его и снизу, была мощная подсветка лампами противоположной стены. Оценив результат выстрела, и записав его, работник тира заклеивал дырку специальной лентой на клею, и стрельба продолжалась. «Цап-царап» Осенью 1981 года, моя на 100 процентов «дембельская» батарея (все были одного призыва), улетела очередным самолётом с военного аэродрома Мальвинкель в Союз. Набрали мы новых, молодых солдат и приступили к их обучению. Коллектив офицеров и прапорщиков батареи был сплочённый, и бойцы за три-четыре месяца приобрели необходимые знания и навыки. И как результат – хорошие оценки за действия батареи на первых же боевых стрельбах. Наш 4-й дивизион (вместе с 3-м) стоял в то время, в военном городке Борн (бывшем учебном центре моей Потсдамской дивизии), на территории Магдебургского полигона и в 3 км от остальной бригады (Новый Планкен). Для проживания моей семьи, мне дали две комнаты в трёхкомнатной квартире в военном городке Старый Планкен, в 7 км от Борна. На работу и с работы – на кузове «Урала» с «утеплёнными дугами». После весенней проверки, вызвал меня командир бригады подполковник Гусаров А.И., и предложил-приказал мне и моей батарее, построить в интересах тыла бригады, квашпункт на 60 тонн (для хранения квашеной капусты и всевозможных овощей). Через пару дней, построил я колонну батарейной техники, и двинулись к новому месту службы, в отрыве от родного дивизиона. Построили на новом месте в сосновом лесу палаточный городок, и приступили к делу. «Мозгом» строительства был гражданский русский инженер, ну а мы, были так сказать, исполнителями и рабочей силой. В принципе, для меня это дело было не трудным, - все чертежи мне были понятны. Ну, а бойцы, не веря, что все караулы «побоку» - также, рьяно взялись за эту работу. Так как, от боевой работы на учениях нас никто не освобождал, то водители вместе со старшим офицером батареи Вовкой Хрущём, занимались в парке. Начали копать котлован. И вдруг, на глубине около 1,5 метров, ковш экскаватора упирается в железобетон. Опять «гитлеровские штучки!». Что делать? И обойти его нельзя, потому что будет мешать нашему зданию, и ломами его не возьмёшь. Гражданский инженер, тоже «репу» чешет, что делать не знает. Но на всякий случай мне говорит: «Моё дело маленькое. Тебе поручили это дело, - ты и думай!». Я понимаю, что без взрывчатки здесь не обойтись, но кто разрешит это делать, когда вокруг здания стоят? Ну, думаю, прорвёмся! Иду к начальнику инженерной службы бригады, объясняю, в чём дело. Он говорит: «Ты что, «офонарел» что ли? Нет, ни в коем случае! Только через приказ командира бригады!». Приехали! Комбриг такого приказа точно не отдаст. Думаю, - была, не была. Иду к комбригу, но говорю ему, но немного не так: «Товарищ подполковник! Начальник инженерной службы готов «как пионер» всё сделать, только ваше «добро» необходимо». «Ну, если готов, то пусть и делает, - что вы мне голову морочите!» - ответил комбриг. Военная хитрость помогла! Иду к военному инженеру, и говорю ему, что комбриг обматерил его и приказал, чтобы он за сутки управился. Как я и думал, он к комбригу не пошёл уточнять (дабы не нарваться «ещё раз»), и резво, порциями по 75 г взрывчатки, с железобетоном, управился за полдня. А мы так и не поняли, что это за подземная конструкция была, - ведь мы только часть её убрали. А всё остальное, так и осталось под слоем земли в стороне. Кстати, таких «закидонов» было немало. Так, в электроподстанции, на территории нашей бригады, как рассказывал нам наш электрик, были несколько высоковольтных проводов, которые уходили неизвестно куда. И что они «запитывали», тоже было непонятно. Также, на территории полигона, однажды наш экскаватор во время работы, неожиданно наткнулся ковшом на высоковольтный провод, в результате чего, добрая часть ковша была легко расплавлена (а металл на ковше-то специальный!). Но во всей округе, нигде свет не пропал. Есть о чём подумать? Итак, дело сделано! Приступили непосредственно к стройке. И вот тут сказалось отсутствие таких «механизмов», как тачки. Стены квашпункта на высоту 2,5 м должны быть были выполнены из бетона. А от бетономешалки, вёдрами или носилками не наносишься. Что делать? Инженер обещает их через пару недель, а сроки строительства поджимают не только нас, но и командование бригады. Здесь же в городке, немцы строили для наших детей школу. И там эти злосчастные тачки были в достаточном количестве. Главный «вор» батареи, старшина прапорщик Чучман (из под Львова родом), после разведки доложил, - что на ночь «фрицы» их никуда не прячут. Решили мы перейти на ночной цикл работы – пока немцы спят, мы с помощью их тачек возим бетон и заливаем в опалубку. К утру – всё на место. И КПД работы ночью было, гораздо выше, чем днём. У командования, каждым утром – «глаза на лоб!». Вот это темпы! Молодцы, 10-я батарея!!! (ночной рекорд – 83 замеса бетономешалки). Но недолго «музыка играла». Видно немцам это всё надоело, и однажды вечером прибегает ко мне старшина, матерится и давится от смеха, и тащит меня куда-то. Подходим к школе и видим, что все тачки, немцы перед своим уходом, обвязали верёвкой и подняли на подъёмном кране на большую высоту. Вот уроды! Пришлось ночную работу отменить, а наутро я в первый раз поругался с инженером по поводу отсутствия тачек. А тут, как раз, строители-немцы от школы, с комбригом к нам «шпарят». Понятно, сейчас крик начнётся. Немцы как начали на своём «гнусном» гортанном языке гундеть, - из всей тирады, я только понял раз двадцать ими повторенные слова: «цап-царап». Комбриг на меня смотрит, а я ему показываю фронт выполненных и фронт ещё невыполненных работ. Ничего нам не сказал, повернулся и с гражданским инженером ушёл. А на следующий день, из Стендальской КЭЧ нам привезли 10 тачек. После успешного завершения данного строительства, по ходатайству зампотыла бригады майора Иванова-Орловского, нашу батарею определили для строительства солдатской столовой на 1200 мест. Что мы с успехом и выполнили. Однажды во время строительства, в бригаду заехал Командующий войсками ГСВГ Герой Советского Союза генерал армии Зайцев и пошёл с осмотром по всем объектам. Ростом, он был богатырским – около 2-х метров. Когда он, со своей свитой подошёл к «моей» столовой, я, чеканя шаг, пошёл к нему с докладом. Но так получилось, что я остановился на небольшой кучке строительного мусора, и, соответственно, таким образом, сравнялся с ним по росту. Я хотел, было отойти в сторону, но из-за спины Командующего, один из генералов, с улыбкой на лице, показал мне большой палец – мол, всё нормально. Я сразу приступил к своему докладу: «Товарищ Командующий! Личный состав 10-й батареи ведёт строительство объекта 2Ф64 (это был индекс нашей стройки). Командир батареи старший лейтенант Коляда». На мой доклад, Зайцев ответил: «Коляда, какой на хрен объект 2Ф64. Говори проще – солдатской столовой!». Генералы мне подмигнули и махнули руками, мол, не дрейфь – всё нормально, иди и показывай. Позднее, приказом заместителя Главнокомандующего ГСВГ по строительству генералом Волковым, я был награждён знаком «Отличник военного строительства» с оформлением соответствующего документа. Пей … твою мать! Из Союза в Германию, всегда мы везли одни и те же продукты – русскую, вернее советскую водку, вкусную копченую советскую колбасу (папаня доставал) и растворимый кофе (тоже). Не то, чтобы этого здесь в Германии нельзя было купить, а просто из-за того, что это наше, родное, и хоть немного, - но «покайфуем». Ирина с Серёжей осталась на лето в Ровно, а я, приехав, домой, улёгся отдыхать. Сосед по квартире у нас, был заместитель командира бригады по вооружению полковник Степаненко (Вова Остапенко его знал) - две комнаты у нас, одна у него, его семья жила в Мальвинкеле, а поскольку был он большой «нелюбитель» выпить, то вечером, естественно, ожидалась «дегустация» привезённой мною водки. Привёз в тот раз, я ещё и магнитофон «Весна-211» с колонками и целую кучу новых записей, включая Аллу Пугачёву с её «Ленинградом», «Старинными часами» и т.д. Степаненко появился где-то после десяти вечера, - но его такие вещи не пугали. И хотя к этому времени, мною нажаренная картошка уже остыла, пока сервировали стол, - всё уже было «на мази». Разлили по первой, по второй и далее. Тем временем, новые песни Пугачёвой полковнику Степаненко нравились всё больше и больше, и громкость магнитофона после каждой выпитой рюмки увеличивалась в геометрической прогрессии. Около двух-трёх ночи, наш служебный телефон начал беспрестанно звонить. Дежурный по части, поднятый возмущёнными звонками жителей военного городка, о «беспределе» в квартире Коляды, требовал от меня прекращения этого «праздника». Но полковник Степаненко пару раз, в ответ, рявкнул что-то нечленораздельное в трубку, и таким образом, прекратил «мучения» дежурного по части и нашего телефона. Начало светать. Пугачёва по-прежнему пела, вернее орала свои новые песни в это раннее немецкое утро, в окне нашего четвертого этажа. Вдруг на улице услышали визг тормозов. Выглянув в окно, я увидел патруль бригады в полном составе, спрыгивающий с ГАЗ- 66. Возглавлял его, командир батареи управления в звании «капитан». Через пару минут, они были у нас в квартире. Я чувствовал себя спокойно, с интересом наблюдая, - что будет дальше? Полковник Степаненко, молча, еле поднимая голову, выслушал капитана, перевёл взгляд на меня и тихо скомандовал: «Наливай!». Налил. Он, кивая на посуду с водкой, командует начальнику патруля: «Пей!». Тот: «Не буду». Степаненко: «Пей, … твою мать!» Куда деваться, и выпил. И ещё раз. Степаненко спрашивает у начальника патруля, какие вопросы имеются? Тот: «Никак нет, товарищ полковник. Разрешите идти?» Больше нас не беспокоили. Воронка Как-то раз, в конце очередных больших учений на Магдебургском полигоне, командир дивизиона поставил мне задачу убыть в район огневых позиций и привести колонну дивизиона в район КНП, так как начальник штаба дивизиона майор Постолаки (молдаванин), только что прибыл из Союза и местности полигона не знал. Войска уже строились в указанном месте для проверки вооружения, боеприпасов, личного состава и имущества. Надо было спешить. Дело было проще некуда, и мой командирский БТР полетел по дороге «руководства» с максимальной скоростью. Уже стемнело, и фары БТРа белыми лучами разрезали ночную темень. Я сидел сверху на броне в люке над водителем, а справа – мой посредник по учению, старший лейтенант, командир реактивной батареи мотострелкового полка из города Стендаль. Бетонированная дорога «руководства», т.е. центральная дорога полигона, по которой разрешалось ездить только командованию на легковых автомобилях, содержалась в исправности, ещё со времён Гитлера. Вдруг, сначала я, а затем мой водитель, в лучах фар увидели по центру дороги, что-то непонятное. По моей команде, водитель начал резко тормозить БТР, но… Всё дальнейшее произошло очень быстро, но в голове, мелькнувшее событие, как бы протекало медленно и по разделениям. Прямо по центру дороги, видно на последнем этапе боевой стрельбы, разорвался «шальной» снаряд. Куски железобетона, вместе с грунтом, лежали перед глубокой воронкой. Не успевая затормозить, наш БТР, на скорости ударив колёсами по бетону, взмыл над этой кучей вверх, и «со всей пролетарской ненавистью» рухнул в воронку. В верхней точке нашего «полёта», я уцепился руками в впереди стоящий вертикально люк, и напряг все свои силы, дабы при ударе они не согнулись. В нижней точке воронки, после страшного удара об землю, нас с посредником всё-таки кинуло на впереди стоящие люки. И вот тут, я услышал настоящий «хруст», - мой посредник, только охнул и весь передок БТРа, моментально покрылся чёрной кровью. Удар люком ему в лицо, пришёлся к несчастью аккурат в переносицу. Подпрыгнув и выскочив из воронки, БТР сразу заглох. Собрав все полотенца и бинты аптечки, мы как смогли, быстро сделали перевязку – кровь хлестала как из шланга. Однако радиостанции работали, и я срочно вышел по радио на командира дивизиона. Сообщив о случившемся, я, получил «добро» на возвращение, и мы сразу двинулись назад. Благо, что с БТРом, ничего плохого не случилось, и он завёлся с «полпинка». И только во время движения в медсанбат, я ощутил резко возросшую боль в районе подбородка. Оказывается, мой люк, хоть «на излёте», достал всё-таки и меня. Обследовав подбородок, я обнаружил в нём сквозную дырку (шрам до сих пор на месте). По прибытии в медсанбат, сдали мы им своего «невинно» пострадавшего посредника. Получил «первую» помощь и я. Через год, нашего «раненого» я встретил на полигоне, - КНП наших батарей, были недалеко друг от друга. Оказывается, ему пришлось в госпитале выдержать две операции на лице. Естественно, на моём КНП, за «рюмкой» чая вспомнили и тот случай. Мёд Наш артиллерийский дивизион, как и другие подразделения армий стран Варшавского Договора, готовились к завершающему этапу больших учений. Задача у нас была конкретная и «жёсткая» по времени – к 18 часам, артиллерия должна быть «закопана» в землю и хорошо замаскирована, так как главной оценкой на этот день был облёт районов огневых позиций артиллерии самолётом-разведчиком с фотографированием местности (с целью выявления слабых мест в маскировке войск). Из «всей номенклатуры» средств инженерной механизации, у нас были только БСЛ-110 – большая сапёрная лопата 110 см длиной. На небе не было ни облачка, и к часам 11 утра духота стояла неимоверная. Всё бы ничего (и не такие задачи выполняли), но у нас на фланге расположились артиллеристы армии ГДР. Они также готовились к данному мероприятию. С одной лишь разницей – вместо 200 солдат с лопатами, они пригнали 2 экскаватора, которые и копали окопы для орудий. А «братья» по оружию (человек 15-20) в это время сидели в тенёчке на опушке леса и пили, по всей видимости, пиво, дожидаясь окончания работы техники, чтобы затем окончательно подправить окопы теми же БСЛ-110. Как всегда в этих случаях, для повышения «КПДкопания» на огневые позиции начали заезжать наши старшие начальники. После «зрительного восприятия существующей реальности» - количества вынутой земли у немцев и у нас,- мы, естественно получали очередной «заряд бодрости». Поскольку все мы трудились «в поте лица», то между собой мы ругали всех и вся, в том числе и отсутствие наших экскаваторов. Но в связи с тем, что таких прецедентов ещё не было, чтобы в родной армии окопы копали землеройной техникой, то продолжали работу, стараясь не думать о наших «соседях». А немцы (видно пиво дало о себе знать), начали «подбадривать» нас громкими выкриками. Так как с «иностранными языками мы были как-то не очень» (сейчас иногда в голову и приходят мысли – нас в то время, может, и учили этим языкам так, чтобы никто их так и не знал толком), сошлись на том, что они смеются над нашей «механизацией». Но есть Бог на этом свете. Около полудня, в районе немцев мы увидели какое-то оживление – «братья по оружию» вдруг начали хаотично бегать и громко кричать на своём «гортанном» немецком. А некоторые откровенно «голосили». Через пару минут немцы были уже в противогазах и химзащите (и это на самом солнцепёке!). Часть немцев почему-то залезли в кабины экскаваторов, а остальные, как советские партизаны в годы войны – скрылись в лесу. У нас «глаз на лоб», - чтобы это значило? Но так как, мы были немного уязвлены их недавним поведением, то просто продолжили работу и к облёту самолёта-разведчика, в отличие от немцев, у нас всё было готово. Вечером, во время ужина мы узнали причину «немецкого замешательства». Оказывается, два солдата нашей артиллерийской батареи, которая находилась ближе к немцам, во время похода в лес «за кустик», услышали на дереве шум. Пчёлы!!!. А поскольку в армии со сладостями «напряжёнка» - то и решили добыть медку. Облачились для страховки в химзащиту и принялись за «дело». На конечном этапе выяснилось, что вместо пчёл в дупле оказались дикие шершни по 5 см длиной, которые естественно, стали проявлять к солдатам «слишком повышенное внимание». Во время стремительного отхода с места «заготовки мёда» к своим окопам, бойцы промчались мимо немцев. То ли запах хорошего немецкого пива, то ли громкие их крики повлияли на последующее решение шершней, так или иначе, они неожиданно (для тех и для других), перенацелили свою атаку на «братьев по оружию». На следующий день, по результатам дешифровки аэрофотоснимков в вышестоящем штабе, личному составу нашего дивизиона за отлично выполненную работу была объявлена «благодарность». 3-я Ударная… Наша 3-я Ударная, и якобы, общевойсковая армия, находилась на главном направлении (Магдебург), - то ли будущего наступления, то ли будущего отражения «агрессии» со стороны Запада. И её боевой состав был уникальный и впечатляющий – ничего подобного в мире не существовало. Итак, в её общевойсковом (???) составе было – 4 танковых дивизии, 12 отдельных танковых полков, 4 отдельных мотострелковых полка, 4 артиллерийских полка, 4 зенитных полка, 2 вертолётных полка, 2 ракетных бригады, и по одной – артиллерийская и зенитно-ракетные бригады. И это, не считая частей и соединений обеспечения. Если, грубо посчитать количество танков, то получается что-то около 1560. И это, на фронте армии – всего 80-100 км. Короче, - что ни село, - так танковый полк. Ну и как вам, наша «общевойсковая армия»? Может поэтому, против нас, на территории ФРГ, стояла лучшая армия Западной Европы – Британско-Рейнская армия Великобритании. Будни начальника штаба • После назначения меня на должность начальника штаба своего же родного 4-го дивизиона, и успешной сдачи соответствующих зачётов, мне доверили нести службу оперативным дежурным по бригаде. Это было намного лучше, чем ходить дежурным по бригаде. А поскольку оперативный дежурный нёс службу со своим помощником в бетонном подземном бункере, тот и время для самостоятельной работы было предостаточно. В связи с тем, что должность я принимал у «сыночка» какого-то начальника (и отъездом его в академию), то ничего хорошего в документах предшественника не было. Начинать надо было с нуля. Перечёркал много бумаги, пока не определился с удобными формами своих документов боевой работы. Теперь надо было размножить в достаточном количестве. В нашем разведывательном артиллерийском дивизионе бригады, на вооружении фотобатареи, находился ризограф - именно для размножения документов. Для начала на печатной машинке делалась матрица на специальной мелованной бумаге, а затем с неё, спиртовым способом, можно было изготовить до 50-60 экземпляров копий. И вот, таким образом, я изготовил все, необходимые бланки не только для себя, а и для старших офицеров батарей дивизиона. Остальные начальники штабов дивизионов, все в звании майоров, были лет на 10-15 старше меня, прибыли из САВО и ЗаБВО, и к моим делам – относились снисходительно. Мол, работай, - молодой ещё. И зря. На следующей же боевой стрельбе, они в этом и убедились. Во время учений, перед этапом боевой стрельбы, начальник штаба артиллерийской группы, как правило, где-то к четырём утра собирает начальников штабов дивизионов для сверки установок по плановым целям и проверки других документов. И комбриг всегда присутствует при этом. Стоим мы в одну шеренгу перед ними и по очереди отчитываемся. Так как я, начальник штаба 4-го дивизиона, то до меня очередь дойдёт в конце. Наблюдаю я, - разгром полнейший у моих «седовласых» собратьев (как можно докладывать что-то по документам, которые ты не только не разрабатывал, а и видишь впервые?). Доходит и до меня очередь. Представляю свои документы комбригу и начальнику штаба, - комбриг внимательно посмотрел их оформление, сверил топографические и исчисленные установки по плановым целям с начальником штаба, поднял голову на «древних» и сказал: «Долбо…! Учитесь у Коляды. Молодец!». И, в будущем, при проведении боевых стрельб, комбриг никогда больше документы у меня не проверял, - только спросит: «Коляда, у тебя всё нормально?», и на этом моя проверка, в отличие от остальных, заканчивалась. И я, выходя из палатки, постоянно их поддёргивал: « Ну что, долбо… когда за опытом к молодому придете? ». И приходили! • Во время моих первых учений, мне не понравилась своя работа, во время смены огневых позиций в ходе перемещения боевого порядка, - слишком много времени уходило у СОБов на определение координат огневых позиций своих батарей, и соответственно передачу их в штаб группы и сверку приборов управления огнём. Хотя, всё было в пределах правил, установленных наставлениями. Немного поразмыслив, в будущем, я стал поступать иначе, - в соответствии со своим «ноу-хау». Во время перемещения, по прибытию в новый район, я указывал старшим офицерам батарей на местности места огневых позиций, и они их занимали с выполнением всех мероприятий. Я же, в это время, с использованием карты, самостоятельно определял приблизительные координаты всех огневых позиций дивизиона, и передавал их в батареи и в штаб группы. Штаб группы проводил со мной сверку приборов управления огнём, а я, такую же сверку с вычислителями батарей, и первым из начальников штабов бригады, докладывал о готовности дивизиона к ведению огня. Тем временем, старшие офицеры батарей, определяли точные координаты и докладывали их мне. Я, в свою очередь передавал их в штаб бригады: «Примите уточнённые координаты «Терека» (позывной моего дивизиона). После этого, опять сверяли приборы управления огнём по новым координатам, - т.е. всё было в пределах правил. • Были ещё неприятные моменты, связанные с задержкой перемещения огневых позиций во время учений. Дело было вот в чём. Во время беглого огня по целям, с КНП поступала команда: «Стой». И сигнал на перемещение. И, бывало, в одном-двух орудиях дивизиона, в стволах оставались заряженные снаряды. Гильзу с пороховым зарядом извлекали просто, а снаряд, своим медным пояском при досылании, так закусывался нарезами ствола, что вытащить его было просто невозможно. Запрашивать командира дивизиона на разрешение выстрела во время больших учений – бесполезно. А двигаться на марше, со снарядами в разогретом выстрелами стволе, - преступление. Как-то раз, во время больших учений, я обратил внимание у тыловиков, на полевые трубопроводы. Трубы были разных размеров, и что самое главное, - на концах труб, были металлические утолщения. Т.е., при подборе необходимого диаметра трубы, она свободно заходила со стороны дульного тормоза в ствол, и упиралась в переднюю часть снаряда. Взрыватель снаряда, в таком случае, находился внутри трубы. А утолщения на конце трубы, не давали трубе «наехать» и «закусить» снаряд. Выпросив, уже не помню каким образом такую трубу, я изготовил с использованием электросварки это устройство. И работало оно безотказно - пару ударов кувалдой по другой стороне трубы, - и снаряд, мягко скатывался обратно за удержник клина затвора. С тех пор, задержек в дивизионе не было. • Однажды, по окончании очередных учений войск Варшавского договора, нас собрали на разбор в нашем солдатском клубе. В самом начале, поднялся какой-то генерал, и спросил командиров частей – все ли собраны секретные документы? Все ответили утвердительно. И вот тут, генерал берёт со стола и разворачивает большую топографическую карту. На ней, большими буквами, было написано, что это рабочая карта заместителя командира батальона по политической части. Но ни подписи, как и отметок начальника топографической службы о принадлежности данной карты к какой либо воинской части – не было. И вот тут, все облегчённо вздохнули и весело посмеивались – теперь уже никто и не сознается! • Один раз, я воочию убедился, в грозной силе нашей танковой атаки. Дело было так. На полигоне, проводили учения танкового полка с тематикой: «Прорыв танковым полком обороны противника ночью». Мне была поставлена задача подсветки 90 мм осветительными ракетами с ПРП-3. «Воевал» полк нашей соседней 47-й танковой дивизии п. Хиллерслебен, вооруженной танками Т-80. Стою я на своей «броне» позади КНП танкового полка, и жду команду на открытие огня. Сапёры на дорожках, расположенных справа и слева от нас, по которым пойдут танки, установили специальные ночные цветные фонарики. И куда ни посмотри, - везде огоньки. Вдруг, появилось какое-то непонятное беспокойство. Я посмотрел назад – танков в ночи не видно, работы танковых двигателей не слышно. В чём дело не пойму. По радио передают: «Приготовиться!» И тут, сзади нас, из ночи, без единого огонька, по обозначенным дорожкам - «прёт» танковая армада. Когда я их увидел, до них было не более 30-40 м, - но двигателей не было слышно вообще! Вот это был шок! И только при их приближении, я услышал свист (как у самолёта) их газотурбинных двигателей. А поскольку, у Т-80 выхлопные газы направлены вверх под углом 60 градусов, то при проходе танков вперёд на расстоянии 50 м, звуки исчезли так же внезапно, как и возникли. Вот это мощь! Курить – здоровью вредить 27 сентября 1983 года, после десяти лет курения, я бросил курить, даже не зная об этом с вечера. Каждый день в восемь утра, весь офицерский состав бригады выстраивался на плацу и представлял заместителю командира бригады, подготовленные конспекты для проведения занятий с личным составом на текущий день. Прибыв на данное построение, я не выкурил ни одной сигареты за утро. Сказал об этом командиру дивизиона майору Симогук. Он ответил, что, мол, давай, держись так и дальше. Так, без курения, и прошёл целый день. Какой либо серьёзной тяги не было, - тем более, у меня появился какой то спортивный азарт – брошу или не брошу. На следующее утро, майор Симогук, убедившись, что я не курю вторые сутки, - решил ко мне присоединиться. Таким образом, мы с ним бросили курить. Через несколько лет, ведя с ним переписку (я был в Приморье, а он – в Нижнеудинске в Сибири), он сообщил мне, что он тоже до сих пор не курит. «Поход» на Ганновер В один из обыкновенных будних дней, в наш жилой городок Старый Планкен, - заехала целая кавалькада чёрных «Волг» и армейских «УАЗиков». Народ заволновался – к чему бы это? А дело было вот в чём. Наши соседи, зенитно-ракетный дивизион, проводили очередную штабную тренировку с обыкновенной, на то время тематикой – поддержка наступающих войск, с пребыванием, естественно, на территории «захваченной» у противника. Начальник штаба дивизиона, по обыкновенному недомыслию, открытым текстом (не используя зашифрованный канал связи), передал боевой приказ своему дивизиону на марш (по учению), с занятием боевого порядка в районе западно-германского города Ганновер (от нас в 80-ти км). Радиоразведка армии ФРГ работала исправно, и в тот же день по западному телевидению (каналы ARD и CDF), все 24 часа крутили аудиоплёнку с записью этого «боевого приказа», и демонстрировали карту ГДР, с местом дислокации данного дивизиона (и нашего жилого городка) и предполагаемым маршрутом движения к западногерманскому городу Ганновер. Все жители нашего военного городка были рады, - наконец-то наша «яма» засветилась на телеэкранах всей Европы. Естественно, все жители «мирного» Ганновера, были встревожены и возмущены такими действиями, Правительство ФРГ, также разродилось пространными петициями по данному поводу. Короче, - шумиха поднялась не на шутку. И как я сказал в начале, на следующий день (вернее – ранним утром), на аэродроме Мальвинкель приземлился самолёт с высокопоставленной комиссией из Москвы. Зная лично этого офицера, я был уверен, что беды ему не миновать, Однако, всё обошлось. То ли Москву удовлетворял данный проступок советского офицера (пусть трепещет враг!), то ли ещё чего, - но кроме выговора, этот начальник штаба - ничего не получил. Рекогносцировка по-немецки Так как, на «нашем» Магдебургском полигоне довольно часто проводились учения войск Варшавского договора, то нам, приходилось часто встречаться во время их проведения, с немцами, поляками и т.д. В первый раз, увидев организацию проведения рекогносцировки (разведки) местности командованием частей и подразделений армии ННА (народно-национальной армии) ГДР, я был, честно говоря, ошарашен. В нашей армии, было всё просто – командир дивизиона садится в кабину грузового «Урала», а в кузов с «утеплёнными» дугами – все остальные. Как-то – начальник штаба дивизиона, командиры батарей со старшими офицерами батарей и по 3-5 солдат с приборами и лопатами, для топогеодезической привязки боевого порядка и трассирования мест расположения элементов данного боевого порядка. А вот немцы выезжали на данное мероприятие, - это надо было посмотреть. Кавалькада из «Уазиков» (командир дивизиона и замы) и армейских «Трабантов» с брезентовым верхом (командиры батарей и замы) – такое впечатление, что не на рекогносцировку, а на пикник. В эти моменты, все советские офицеры, делали только одно – матерились, как могли. Ведь всё вооружение, имеющееся у немцев, наше родное советское государство, с не менее нашей родной КПСС, - поставляли немцам бесплатно. А они, как могли, - украшали свою военную жизнь (в смысле легковых автомобилей) за наш счёт. Цветы Несу службу оперативным дежурным по бригаде, время уже к утру, - скоро смена дежурства. И тут звонит Ирина и говорит, что вроде, подошло время появиться на свет, как мы тогда думали, нашей Катеньке (позже, узнав об этом, Антон сильно сердился на нас, - мол, не хотели меня…). Я быстро позвонил начальнику медицинской службы по поводу машины, и тот заверил меня, что она будет «сей секунд». Прибежав домой, увидел, что Ирина уже «готова», - на её лице - всё было написано. Быстро сели в машину и поехали в военный госпиталь в Магдебург. Там Ирину сразу определили в палату, сказали, что ещё не скоро, и я уехал. Минут через сорок был уже дома, и ещё через пару часов – телефонный звонок. Беру трубку, а мне говорят, что родился сын. Я стою и ничего не пойму, - какой сын, у кого родился? Ведь Ирину, только что я лично положил в госпиталь. И только через минуту дошло… У Ирины были проблемы со здоровьем после родов, и её не хотели отпускать. Но на пятые сутки, ей всё это надоело («сервис» военного госпиталя не располагает к длительному нахождению там гражданского человека, и тем более женщины), и она со слезами уговорила лечащего врача отпустить её домой. Я ещё ходил к начмеду госпиталя, - взял у него бумажку-разрешение на выписку Ирины с маленьким, и уехал домой за машиной. В бригаде, легковая машина чёрная ГАЗ-21 «Волга» была только у комбрига. Пошёл к нему. Ни секунды не раздумывая, подполковник Гусаров отдал мне машину, и мы двинулись в Магдебург. Бутылка шампанского с коробкой конфет уже были мной приготовлены, - оставалось купить цветы. Дело было около трёх часов дня, и частный цветочный магазин в ближайшем немецком посёлке, был уже закрыт. Подъезжая к городку Вольмирштедт, я увидел садовые домики, с копошащимися в земле, немецкими пенсионерами. Увидев возле одного из домиков, грядки со всевозможными цветами, мы остановились. Я подошёл к невысокому аккуратному заборчику из сетки-рабицы, и позвал старика-немца. Пожилые немцы были всегда очень приветливые по отношению к русским, и он был не исключение. Я начал ему, как мог, объяснять сложившеюся ситуацию: «Камрад, битте блюмэн – май кляйнэ киндер Магдебург». Показываю ему руками маленького ребёнка и сую ему в руки двадцать марок. Он видно понял, о чём речь, сказал: «Я, я, айн момент», - повернулся и зашёл за домик. Приготовившись ждать, я с удивлением увидел вышедшего ко мне немца. Отсутствовал он, не более тридцати секунд. В руках у него был огромный букет, не менее чем из тридцати красивых, крупных красных гвоздик, - видно недавно срезанных. Он осторожно передал его мне, и что-то сказал хорошее, - было видно по его выражению лица. Приняв красавец-букет, я снова протянул ему деньги, однако немец наотрез отказался их брать. Из его пояснений: «Кляйнэ киндер – никс бицаллен», я немного понял, что за маленького ребёнка нельзя брать деньги. Он пожал мне руку, что-то хорошее ещё сказал на прощание, повернулся и пошёл к себе. Сев в машину с букетом, я был немного ошарашен произошедшим. У нас бы в Союзе, в любом случае содрали бы «три шкуры» и не поморщились. Едем дальше, и перед самым Магдебургом останавливаемся у железнодорожного переезда. Я знал, что в это время, на переезде, стоять надо было, не менее 30 минут, т.к. в это время грузовые составы потоком шли в Западную Германию. Остановились мы возле двухэтажного домика, где очевидно жили местные железнодорожники. И прямо перед этим домом, я увидел в палисаднике красивые розы. Деньги у меня остались нетронутыми, и я захотел прикупить ещё и роз. Вышел из машины, и зашёл во двор. Посреди двора, на кресле-качалке с небольшой сигарой во рту, сидел немец, и по своему возрасту, - видно воевал ещё в первую мировую. Я начал было опять изъясняться, но он зычным голосом крикнул: «Марта!». Из дверей дома вышла бабуля – божий одуванчик. Я к ней, с изложением событий и пальцепоказыванием на розы в её палисаднике. Бабуля сказала: «Айн момент!», и скрылась в дверях дома. Через пару минут, бабуля была уже в перчатках и небольшими садовыми ножницами в руках. Завернули за угол дома, и она спрашивает, мол, какие розы? Я ей показываю, а она сразу режет. На одну из них, она показала и сказала: «Никс гуд», и режет другую розу, получше. Заходим обратно во двор. Она ножницами аккуратно обрезала шипы на стеблях, подходит к колонке, ополаскивает букет и даёт мне со словами: «Айн момент!». Выносит из дома красивую бумажную салфетку, обворачивает ею стебли роз снизу и вручает его мне. И снова повторяется история двадцатиминутной давности, - она наотрез отказывается от денег: «Кляйнэ киндер – никс бицаллен». И тут я, - опять в шоке! Всё-таки немцы порядочные люди! И как говорила потом Ирина, такого большого и красивого букета, по крайней мере, при ней, - ещё никто не привозил! По поводу наречения нашего родившегося дитя именем, у нас были некоторые разногласия (Ирине нравилось имя Виктор), но после того, как я привёз из Магдебургской военной комендатуры готовое свидетельство о рождении, с указанием имени Антон, - они закончились.

Ccылки на другие страницы, посвященные этому кумиру

Напишите мне